После любви
Шрифт:
Такие голоса у всех на слуху.
Одна часть человечества хочет обладать чем-то похожим, а вторая – обладать обладателями. Я же, как всегда, не вписываюсь в контекст и коротаю время на обочине, рядом с Домиником, Ширли, котами и китайцами. И Королевством Марокко, съежившимся до размеров корзины для пикника.
Вот и все.
Культпоход завершен.
В последний раз я бросаю взгляд на кожаный диван, на недопитую бутылку «Chateau pape Clement» и на два бокала на журнальном столике. Прощание с прихожей будет еще короче, кроме мертвого монитора в простенке смотреть там не на что.
НЕ ТАК УЖ ОН МЕРТВ.
Об этом свидетельствует красный глазок на нижней панели, чтобы
Принцип работы видеокамеры и подключенного к ней монитора мне не совсем понятен, один из вариантов: я имею дело с обыкновенной камерой слежения, какие установлены в любом, уважающем себя заведении – от супермаркета до банка. И эта камера следила за площадкой перед дверью Мерседес, остается только выяснить – как долго она следила и как давно отключилась. Или была отключена.
Это всего лишь любопытство.
Простое человеческое любопытство.
Ведомая этим чувством и напрочь позабыв о том, что мне нужно побыстрее сматываться из странной квартиры, я возвращаюсь в комнату – к дивану, креслам и журнальному столику. Двигать здесь мебель я не нанималась, но журнальный столик – как раз то, что нужно. Pardon, nana Клемент, и вы, бокалы, тоже, – придется вам поскучать на полу.
Столик только кажется хлипким. На самом деле это достаточно прочное сооружение, способное выдержать не только меня, но и меня с Фатимой, или меня с Сальмой, или меня с Ширли и Сайрусом, или одного Доминика без его дурацкой бейсболки, бейсболка – уже перебор. Пододвинув столик и вскочив на него, я становлюсь выше ровно на полметра и теперь могу совершенно спокойно производить любые действия с панелью и кассетой.
Это не монитор и не телевизор, скорее – видеодвойка, утопив кассету внутри, я перематываю ее на начало.
Так-так.
Пустая площадка перед дверью квартиры, начало довольно скучноватое.
Слегка подрагивающая картинка целую вечность не дает ничего другого, кроме изображения стен: тех, что поближе, и тех, что подальше (за аркой), никто не торопится навестить Мерседес, никто не несет ей Благую весть о непорочном зачатии, никто не приходит с предложением подписаться под петицией протеста против ресторанов Макдоналдс, никто не вербует ее в крестоносцы, вегетарианцы и Адвентисты Седьмого дня. Мерседес не беспокоят сантехники, водопроводчики и псевдосамураи с флайерами «Суши и роллы. Бесплатная доставка». Дети в маскарадных костюмах, Полицейские и Воры, Бэтмен и Робин, Тельма и Луиза, Фрэнки и Джонни, Чувства и Чувствительность обходят Мерседес стороной.
Меняется только освещение.
Утреннее, дневное, вечернее, ночное и снова утреннее.
Приз за оригинальное художественное решение на каком-нибудь малопочтенном фестивале арт-хаусного кино этой кассете обеспечен. С другой стороны – я и не ожидала увидеть на ней забойный экшен. Утро, день, вечер, ночь и снова утро.
Утомленная их неотвратимой, необратимой сменой, я едва не пропускаю кое-что интересное: нуда, у двери переминается с ноги на ногу мужчина лет пятидесяти, седоватый, хорошо постриженный, в костюме с галстуком и подобранным под цвет галстука платком. Краешек платка выглядывает из нагрудного кармана, и галстук и платок много светлее лица мужчины – смуглого, почти черного (впрочем, я могу быть не права, слишком интенсивен свет за спиной посетителя, слишком властно солнечные лучи вторгаются в окно). К тому же угол, под которым подается изображение, заметно искривлен, это – едва ли не вид сверху, так что разглядеть подробности не удается. Седой бобрик – черное лицо – мерцающие белки – светло-серый галстук – светло-серый платок, на том и остановимся. Кем бы ни был мужчина с пленки – он хорошо знаком Мерседес. Или тому человеку, который собирается открыть ему дверь. В ожидании, пока это случится, он улыбается и прижимает правую руку к груди.
Чтобы через несколько секунд исчезнуть с экрана монитора.
Есть. Вошел.
Теперь, вдохновленная галстуком и платком, я поступаю умнее – ставлю изображение на ускоренную перемотку.
Из нее нельзя понять, как долго мужчина находился в квартире, он вошел в нее солнечным полуднем и в полдень же покидает. Или это полдень следующего дня?..
Впрочем, все становится неважным в тот самый момент, когда я вижу на экране Алекса.
Алекса Гринблата, Спасителя мира.
Ну привет, милый!
Даже съемки с невыгодной точки его не портят, он все так же надменен и все так же дьявольски красив (пожалуй, дьявольское вышло на первый план и сейчас особенно заметно), сердце мое начинает бешено колотиться – я не забыла, я совсем не забыла Алекса!..
Не хватает еще расплакаться от бессильной ревности.
Почтенный хмырь в галстуке эффектно возникал на контражуре, Алекс – другое дело. Алекс мягко вползает в пространство кадра вместе с сумерками, я жажду видеть подробности, я мечтаю разглядеть в двуличных лапах Алекса хоть какой-то намек на предстоящий интим:
тигровые орхидеи;
бутылку «Chateau pape Clement»;
печенье с начинкой из марихуаны;
альпинистское снаряжение, адаптированное к садо-мазо утехам;
водолазное снаряжение, адаптированное к ролевым играм в стиле «спасатели Малибу»;
комплект наручников, вступивший в преступный сговор с пачкой презервативов.
Напрасный труд, сколько бы я ни вглядывалась, сколько бы ни останавливала пленку – я вижу лишь то, что вижу: ни-че-ro. Алекс пришел в гости с пустыми руками – маленькое, но утешение. И его дьявольская красота не несет в себе никакого чувственного подтекста – так хочется думать мне и так говорил Слободан:
они компаньоны.
С Мерседес, отнюдь не со мной. Со мной он просто переспал в заштатной гостинице на марокканском побережье и даже заплатил за это пятьсот евро.
– Ну привет, милый, – говорю я экранному Алексу. – Узнаешь меня?
Ни один волосок на голове Алекса не шелохнется.
– С трудом? Помнится, ты провел со мной ночь в гостинице. Точнее? В марокканской гостинице, куда ты приехал будто бы по делу. Письмо позвало в дорогу, ага. Еще точнее? Я – русская, и мое имя ты произносил без акцента. Наверное, долго тренировался… Не-ет, ты способный, так что много времени на тренировку не ушло. Припоминаешь, да? А после того, как ты уехал… Или вернее – бежал, со мной произошли крупные неприятности. Ты не в курсе? Жаль. Меня обвинили в убийстве. Обычное дело. Такое случается сплошь и рядом. С каждым вторым, с каждым первым… Не-ет, все-таки – с каждым вторым, а первые… Первые валяются где ни попадя с перерезанным бритвой горлом. Та еще картина. Такие картины случайно не интересуют твоих клиентов?.. Ни один мускул на лице Алекса не дрогнет.