После любви
Шрифт:
Человек, более искушенный, чем я, наверняка нарыл бы здесь гору полезного материала, запустил бы механизм часовой бомбы, которая рванула бы в самом неожиданном месте и похоронила бы под осколками самых неожиданных людей.
Алекса Гринблата – наверняка.
Я думаю об этом совершенно отстраненно: Алекс остается для меня тем, кем был раньше, – Спасителем мира с чертовски красивыми глазами. Пастухом, выпасающим свой скот на полях, взятых в аренду у Бога. На подошвах его ног – слой дорогой кожи (крокодиловой, змеиной, антилопьей), так что заноза нашей с ним ночи вряд ли серьезно обеспокоила
Не моего ума это дело.
Я не хочу думать об Алексе и не хочу думать о Мерседес, я не хочу видеть снайперские винтовки и простреленные головы, я не хочу находиться в этой проклятой квартире и еще больше не хочу, чтобы со мной произошло то же, что и с mr.Тилле, и со всеми остальными. Хотя вряд ли моя смерть удостоится двух строк в газетной рубрике «некролог», я принадлежу к большинству. К тем, ради которых затеваются землетрясения, наводнения, засухи, цунами, эпидемии и террористические акты.
Я не хочу думать обо всем этом, но все равно думаю. Алекс, Мерседес, снайперские винтовки – отдельно, простреленные головы – отдельно. Отдельно от всего, даже от своих имен. Это при жизни им посвящали журнальные обложки, а смерть оказалась стыдливо упакованной в газетную бумагу. Простреленную голову на журнальную обложку не поместишь.
Не моего ума это дело.
– И не твоего, Сайрус.
Кот больше не сидит у меня на руках.
Больше всего я боюсь, что он отправится в прихожую и начнет орать прямо у входной двери – с требованием выпустить из западни.
– Понимаю, Сайрус… Ты настрадался, но скоро все закончится. Совсем скоро, обещаю тебе.
«Совсем скоро» – я не обманываю Сайруса. Единственное, что могло бы меня задержать, – сейф. Но замков на нем нет, только квадратная панель с цифрами от 0 до 9. Это означает, что ключ Ясина мне не помощник: ведь для того чтобы открыть дверцу сейфа, мне пришлось бы подобрать комбинацию цифр. Код. Он может быть трехзначным, пятизначным, девятизначным, он может содержать в себе сведения о дне рождения матери Мерседес или о дне, когда сама Мерседес потеряла девственность. Он может содержать в себе сведения о дате высадки союзнических войск в Нормандии, об октановом числе в бензине, очищенном от примесей; о стоимости молочного коктейля в ближайшем баре или о стоимости бутылки вина в одном из баров на острове Реюньон.
Он может содержать в себе все что угодно. Так же, как и пароль к компьютеру «Merche – maravillosa!». Мне ни за что не открыть его.
Ни за что.
Помнится, Фрэнки говорил мне, что работал менеджером в фирме по изготовлению металлических сейфов. Помнится, Слободан намекал, что секретов в любой охранной системе для него не существует. Вот если бы Слободан был здесь!.. Вот если бы Фрэнки здесь оказался!.. Но Фрэнки мертв, а Слободан… Я искренне надеюсь, что никогда больше не увижу его.
У меня под рукой только черный кот, ждать от него помощи не приходится. Он и так много для меня сделал. Так много, что я не знаю, как уложить все это в голове.
– …Эй, Сайрус! Нам пора.
Прежде "чем убраться, я решаю прихватить из гардероба подходящую случаю сумку. Не потому, что мне хочется взять что-нибудь на память о Мерседес, а потому, что книга о китах и дельфинах и журнал с кроссвордом слишком неудобны, чтобы все время таскать их в руках.
Мерседес точно не обеднеет.
А еще я могла бы умыкнуть из комнаты с сейфом несколько виниловых пластинок. Если бы когда-нибудь задалась целью выработать безупречное испанское произношение. Наскоро перебрав стопку, я нахожу в ней конверты с «Аббой», Майклом Фрэнксом и группой «Fleetwood Mac» (датированные серединой семидесятых), но львиную долю винила составляет совершенно незнакомая мне испаноязычная музыка, все эти
EI Camison De Pepa
Ahora Me Da Репа
Son De La Loma
Chachacha Cachibache
Они нисколько не свежее группы «Fleetwood Mac», такие же раритеты.
Зачем они здесь? Чтобы под глухое потрескивание голосов из прошлого века изучать фотографии на пробковой панели?.. Мерседес Торрес, испанка из Нюрнберга, слушает испанскую музыку – ничего удивительного в этом нет. Такой же исполненный достоверности знак, как и диван в гостиной. Как кровать в спальне. Как иссушенная джакузи в ванной комнате.
Не моего ума это дело.
Сейчас я закрою полог потайной комнаты, опушу занавес и забуду о ней навсегда. Я совсем не уверена, что у меня хватит сил забыть.
Но никогда сюда не возвращаться я постараюсь. Во всяком случае, мне нужна будет очень веская причина, чтобы вернуться.
…Рюкзаки – большие, маленькие, для похода на блошиный рынок, для автостопа. Кожаные, замшевые, холщовые, сшитые из гобеленовой ткани. Я могу выбрать любую из сумок (среди них есть эксклюзивные дизайнерские модели, и модели без роду и племени – просто симпатичные) – но почему-то останавливаюсь на рюкзаках. Рюкзак подойдет моим демократичным джинсам, супердемократичной футболке и мечтательному свитеру с оленем Рудольфом, накинутому на плечи и узлом завязанному на груди.
Вот этот. Комбинированная кожа прекрасной выделки, мягкая и нежная, как щека Джамиля. Или Джамаля.
Расстегнув замок, я обнаруживаю в рюкзаке несколько пластинок жевательной резинки, мелочь (монеты по пятьдесят центов и по одному евро – всего около десяти: тариф на удивительные вещи и поступки, установленный Алексом), зубочистки и ушные палочки, использованный билет в кино, брелок без ключей в виде мексиканского сомбреро с римской цифрой «XX» в центре; обрывок записки «mardi 38 , 14.00, Le Sedillot», штраф за неправильную парковку.
38
Вторник (фр.).