После нас
Шрифт:
Внезапно двигатели гиганта-транспортника перестали работать. За бортом повисла гробовая тишина, самолет стал быстро проваливаться в пустоту. Пассажиры встрепенулись и начали тревожно смотреть в иллюминаторы. Но спустя секунд десять они заработали вновь, самолет выровнялся и опять начал набирать потерянные сотни метров. Майкл объяснил, что пилотам, как и всем другим военным, также иногда требуется отрабатывать упражнения возможного поведения в кризисных ситуациях, но так как гонять порожняком эти большие машины никто не позволит, поэтому они тренируются, выполняя обычные рейсы. Пусть не очень приятно, но это необходимость. Пилоты, к слову сказать, были немцы.
Путешествие до Кандагара на этом классе самолетов занимает сегодня чуть меньше часа. Четверть века назад лететь приходилось
Скрипнув шасси, наш самолет-великан плавно приземлился в аэропорту Кандагара, и первое, что я ощутил, выйдя из него, – это был знакомый до боли горячий кандагарский воздух с легчайшей примесью белой как мука пыли. Очень странно было оказаться четверть века спустя в том месте, где уже бывал раньше, это просто непередаваемые ощущения. Вот наша гора «дураков», у которой стояла бригада и за которой начинался город Кандагар. А вот и голубая мечеть, которой время было не страшно. Вот наша взлетка. Все как раньше, и вроде бы все не так. Менялись люди, выполнявшие здесь свою нелегкую военную работу, а горы и небо оставались неизменными.
В Кандагаре уже наступало лето. Ранним утром и поздним вечером было еще прохладно, но днем уже жарило. В воздухе висела пыль от проезжающих внедорожников, военной техники и пассажирских автобусов. Да, я не оговорился, именно пассажирских. База KAF в то время представляла собой огромный город, который пешком обойти было просто невозможно, и для желающих попасть в какой-нибудь ее отдаленный уголок здесь ходили рейсовые автобусы. Отдыхающих после боевых действий солдат в шортах, майках и повседневной одежде сначала можно было по ошибке принять за туристов. Здесь было все как в лучших домах отдыха на лучших курортах мира. Многочисленные кафе, закусочные, рестораны национальной кухни, тренажерные залы, магазины сувениров. Военнослужащие разных национальностей пользовались всем этим великолепием в свободное от службы время. В центре базы – огромный развлекательный комплекс, который здесь прозвали Boardwalk. Это огромные деревянные террасы с многочисленными кафе и ресторанчиками, где любой мог посидеть и поболтать с друзьями о жизни, купить поесть и запить еду кока-колой или спрайтом.
…Употребление спиртных напитков на базе KAF категорически запрещалось, впрочем, как и занятие сексом. Энди Прэо рассказал мне, что сексом на базе было запрещено заниматься даже замужним парам. Однако это было единственное из утверждений Энди, в котором я усомнился. Слишком много здесь было женщин-военных. Они разных национальностей и окрасов – блондинки, брюнетки, шатенки, все при оружии. Иногда встречались очень красивые. Гуляя с канадскими офицерами по Boardwalk, я видел, как мило шушукались влюбленные парочки, как нежно смотрели друг на друга юноши и девушки. Это жизнь, и никуда от нее не деться. Человеку свойственно любить, а вовсе не убивать. Но так уж устроен этот несправедливый мир. Завтра некоторых из них уже может не оказаться в живых. Пусть любят друг друга сейчас…
…В одном из уголков прогулочных галерей я обнаружил фирменное канадское кафе Tim Hortons, пользующееся здесь необыкновенной популярностью. Тут готовили отличный кофе, подавали мороженое. Туда стояла очередь! Тим Хортон – знаменитый хоккеист НХЛ, который в свое время играл за «Торонто мэйпл лифс», а по выходе на пенсию открыл кафе своего имени. Оно прижилось в Канаде, прижилось и в афганском Кандагаре. Посреди Boardwalk находилась огромная хоккейная площадка, где команды разных воинских контингентов по вечерам играли в хоккей. Правда, лед в горячем Кандагаре придумать было невозможно, поэтому игроки бегали по отшлифованному мраморному полу с пластиковым покрытием и клюшками для игры в хоккей с шайбой гоняли маленький мячик. Иногда к военным в гости приезжали артисты и даже настоящие хоккеисты-профессионалы, которые играли с солдатами, чтобы поддержать их морально.
В свое время и по гарнизонам советской 40-й армии гастролировали популярные советские работники эстрады. Это нормальное для войны явление. Те, кому легче, приезжали поддержать тех, кому тяжелее.
Погуляв, мы пошли в офицерскую гостиницу, где каждому была предоставлена отдельная комната с кондиционером, чистым бельем и мягким одеялом. На моей комнате уже висела табличка Greshnoff, civilian. На втором этаже в этом комфортабельном пластиковом модуле располагались туалеты и душевые комнаты. Кругом – в холодильниках и просто штабелями – стояла бесплатная минеральная вода. В далеких 80-х ее так не хватало нашим мальчишкам, брошенным с автоматами со школьной скамьи защищать в далеком Кандагаре интересы своей страны. Теперь воды много, но нас уже здесь нет.
Надо было ложиться спать. День выдался утомительным, а утром предстояло проститься с погибшим в бою солдатом. Церемония начиналась в шесть утра, но готовность была объявлена на 05.15. Энди ушел спать в палатку к солдатам. Он им здесь был за отца и мать, за брата и командира. Он тут для них был все, и они его любили. Я спал в модуле, на месте которого в 1983 году стояли ряды глинобитных домиков, в которых жили советские советники одного из управлений ХАД, занимавшиеся борьбой с бандитизмом. Я у них тогда гостил с неделю.
Удивительный путь
Ночью спалось не очень хорошо, в голове катались разные невеселые мысли о предстоящем траурном мероприятии. Твердо решил фотоаппарат не брать. Меня звали прощаться с солдатом как бывшего солдата. Оскорбить его память журналистикой я просто не мог. В 04.30 встал и принял душ, в 05.00 разбудил Майкла и сказал, что я готов. Вышел покурить на площадку перед модулем. Неожиданно ко мне сверху по ступенькам спустился младший офицер, а по-русски прапорщик, Дэниэл Ганьон, который радушно нас встречал днем ранее на аэродроме и возил во внедорожнике по территории базы. Он очень дружелюбный франкоговорящий канадец, тоже курит, любитель рыбалки и охоты. Он принес мне на крохотном подносе большой пластиковый стакан черного кофе без сахара. Видимо, Майкл сказал ему, что мне нравится. Это был утренний сюрприз.
Мы стояли с Дэниэлом в темноте, пили кофе, курили и говорили о Кандагаре. Сам он прошел не одну горячую точку под командованием Энди. Говорит он неторопливо, тщательно подбирая английские слова. Многие тут так говорят. В Кандагаре тогда стоял франкоговорящий канадский контингент, но скоро ему на смену должен был прибыть англоговорящий. Скоро к нам подтянулся и Майкл. Он не торопился, как я, но был готов точно в 05.15. Мы сели в «Лендкрузер» и поехали на аэродром.
Шеренги солдат и офицеров всех иностранных контингентов выстроились в ровные ряды, образовав живой коридор к рампе военно-транспортного самолета, задрапированной канадским государственным флагом. У нас еще было время, и военный атташе Канады представил меня высшему командованию KAF. Выслушав короткий доклад Майкла, двухзвездный генерал пожал нам руки и пожелал удачи в поисках кяризов. Он пригласил нас занять ближний офицерский ряд на церемонии прощания с солдатом. Было еще темно, только-только начинал брезжить рассвет. Раздались военные команды, и все замерли по стойке «смирно», затем приложили ладони к виску, отдавая последние почести погибшему. Укрытый канадским флагом гроб с телом солдата Майкла, у которого при жизни была труднопроизносимая японская фамилия, медленно несли по живому коридору замерших военных. Чуть сзади шел офицер, который по исторической традиции играл на волынке старинную прощальную шотландскую мелодию Amazing Race («Удивительный путь»).