После Разгрома
Шрифт:
– Только теперь начал замечать, как мало детей вокруг, – сказал он.
– Слушай, не начинай. – Вика восприняла это по-своему и вмиг обозлилась. Пальцы чесались надавить ему куда-нибудь, чтоб упал и больше не поднялся.
Вика подняла пакет и направилась прочь.
– Викусь, – позвал Спесь.
Вика не среагировала.
– Вика! – Спесь повторил, Вика обернулась и кивком головы спросила «Что?».
– С твоим сыном все будет в порядке при любом раскладе, поняла? – Спесь выплюнул сигарету и скрылся за магазином.
«Правда?» – мысленно спросила она спину Спеся, и то ли почувствовала, то ли ей очень хотелось почувствовать, как в правой руке слабо кольнуло.
Спесь давно ушел, а Вика продолжала стоять. Почему его слова так ее поразили? Она ощутила, как моментально выросла фигура Спеся в ее глазах. Она поняла, что выполнит его просьбу – ведь он только что сказал ей, что обеспечит защиту сына, будет присматривать за ним после того, как… как случится с ней профнепригодность, и будет она жить в белом доме. Глубокая благодарность переполняла ее сердце, стало немного стыдно за то снисхождение, которое она чувствовала к нему в минуты неуклюжих признаний в любви.
Вика медленно побрела к Максимке, он подбежал к ней, взялся за руку, довольный, по-детски счастливый, и начал щебетать про голубей, про облака на небе, задавать бесконечные вопросы обо всем, что попадалось на глаза, – в общем, делать все то, что делают здоровые четырехлетние мальчишки.
Вещи в ходочку были собраны, мама успела приготовить домашнюю наливочку. Не сильно крепкий алкогольный напиток помогал Виктории в Землях. Остальные ходоки предпочитали употреблять самогон. Совсем без алкоголя, как показала пятилетняя практика визитов зон поражения, шансов сохранить здравый ум было мало. Поле, существовавшее в Землях отчуждения, формировало у людей особенный эмоциональный настрой. К концу первого дня пребывания на территории поражения падало настроение, глубокая депрессия развивалась в течение двух-трех дней, на пятый-шестой день следовало ожидать суицидальных мыслей, которые частенько к седьмому дню реализовывались. Часто ходочка больше недели не длилась, но умеренное употребление алкоголя продлевало время проведения в Землях. Личный рекорд Вики составил три недели, это при том, что первое время после Разгрома она могла находиться на территории поражения намного дольше. Однако, как для себя определила Вика, да и многие были согласны с ее предположениями, Разгром – это только начало, и за столько лет атмосфера в Землях уплотнилась, стала более тяжелой. Если в первый год после катастрофы проводники уходили на территорию работать практически вахтовым методом – два месяца там, один дома, то с годами срок пребывания сокращался. Это было странно, ведь человек наоборот должен привыкать к среде и противостоять ей, но в данном случае происходило обратное явление. Вика считала, что человек остается прежним, но среда Земель отчуждения изменяется, прогрессирует, уплотняется, и касается это какого-то биоинформационного поля, которое влияет прежде всего на мозг, а затем уже на физику тела.
Существовало предположение, что после нескольких лет отдыха сошедшие с ума проводники возвращались в нормальное состояние, но лично Вика не могла бы привести ни одного подобного примера.
За годы, проведенные в ходочках, Вика опытным путем определила, что для ее организма мамина наливочка – оптимальная поддержка в Землях. Знала, на какой день сколько употребить. А главным в Землях оставалось правило уважения к природе. Она там реально была живой. Если наклониться к растению, можно было услышать, как оно дышит. Идешь мимо леса, и чувствуешь, как он всматривается в тебя, мимо реки – слышишь, как та тебе шепчет что-то о твоей жизни. Неудивительно, что многие сходили с ума. Но было достаточно и ужасных нелогичных смертей. Как-то Патлатый, ее давний знакомый, прозванный так за богатую шевелюру, перебрал с алкоголем и в состоянии пьяного пофигизма ломал ветки с живых деревьев для костра. Наутро его нашли буквально вмонтированным в ствол дерева, еле узнали. Его руки были распяты – из пальцев росли ветки, на концах которых можно было разглядеть человеческие ногти… Вике приходилось проходить мимо того дерева – его теперь называли Патлатым деревом, потому что вперемежку с желтыми листьями на нем росли седые волосы… И под деревом стелился обычный для этих мест ковер из листьев с эксклюзивными добавками – седовласыми «ворсинками». Патлатое дерево предпочитали обходить стороной, как и некоторые другие достопримечательности.
Пожалуй, самое неприятное в Землях – попасть в грозу. Холодно, мокро – и очень страшно. Какие только звуки ни мерещились в такие периоды. По рассказам остальных – Вике почему-то ничего не мерещилось. В такую погоду надо было найти укрытие и переждать. Зато именно после грозы, как грибы после дождя, появляются камения. В лесах, или возле луж, у реки. Камения следовало набирать в мешки с удлиненной веревкой, а потом волочить за собой на расстоянии 3-4 метров. Не очень удобно, но иначе – белый дом сразу по возвращению обеспечен. Чем-то фонили камения, они были частичками Земель отчуждения и, ходило поверье, сильно могли навредить человеку (его биополю, уточняла для себя Вика). Военные хранили камения в погребах, перевозили на длинных прицепах с соблюдением всех правил санитарной безопасности. При этом кратковременный контакт с ними был безболезненным, иначе собирать их было бы невозможно. А через короткое время после грозы камения растворялись, потому что именно контакт с человеком стабилизировал их материальность. Если бы не это свойство, камения можно было бы собирать постоянно по всей территории.
Вика немного грустно вздохнула, затянув походный рюкзак. Максимка уже сопел, было поздно, буквально через пять часов, на рассвете, ей предстояло отправляться. Весь вечер из головы не выходили слова Спеся. И почему-то впервые Вика подумала, что предстоящая ходочка станет последней попыткой найти Андрея. Она еще молодая, крепкая женщина, вполне может встретить достойного мужчину и родить еще детей. Как та, которая всегда росла с отцом, она понимала, как много теряет Максимка. И, наверное, давно пора было думать о нем, а не о себе, видите ли, верной жене декабриста… «Вернусь живая, выйду замуж за Спеся, откроем подпольный бизнес по перепродаже каменьев и заживем», – иронично резюмировала Вика, сама себе посмеялась и поставила будильник на четыре часа утра. Перед ходочкой необходимо было помедитировать, настроиться на Земли, попроситься к ним, пообещать не наносить вреда. Кто бы что ни говорил, после Разгрома Земли поражения стали живыми, в этом у Вики сомнений не было никаких. И пока ей удавалось жить с ними дружно.
Глава 4. Ходочка
Вика проснулась за час до будильника, и поняла, что больше не уснет. Глянула на спящего Максимку, поправила его одеяло и встала. Немного размялась, помедитировала, настроила себя на благополучный поход. Остаток времени покачала пресс, постояла в планке, поотжималась, поподтягивалась на турнике, что был закреплен над дверью. После – приняла душ, перекусила, сделала остальные необходимые дела, и за пять минут до оговоренного времени услышала за окном шум двигателя армейского джипа.
Проснулись сказать добрые слова в путь мама и сестра, отец был в ночную смену.
Вика нацепила значок проводника на жакет защитного цвета, во внутренний карман спрятала заламинированную фотографию Максимки, потуже зашнуровала свои раритетные походные ботинки и вышла. У подъезда стоял джип, модернизированный таким образом, чтобы вмещать 8 человек. Рядом курили трое – Надя и двое молодых. Рыжий парень открыл для Вики дверь в среднюю часть салона, она уселась рядом с белобрысым очкариком, на коленях у которого стояла аптечка. «Врач», – поняла Вика, «Виталий», – шепотом представился он, Вика кивнула. С противоположной стороны на сиденье взгромоздилась Надежда, ловкая и энергичная, хоть и занимающая много места – очкарик придвинулся ближе к Вике, их бедра теперь соприкасались. «До чего крепкая баба», – в который раз подумала про Надю Вика и сравнила ее со своей невысокой щуплой матерью, наверное, Надиной ровесницей.
– Ну что– погнали, мать? – выдохнула дымом в салон Надя, как будто нельзя этого было сделать на улице. Вика кашлянула. – Так, народ! Быстренько всех представлю.
Водитель и его сосед повернулись к женщинам и Виталию. Водителем был мужик лет 50, с проседью на висках, усталого вида. Называть его по имени Надя не стала – водитель и водитель. Вика «споткнулась» об его взгляд – какой-то цепкий, внимательный. Непроизвольно глянула на руки, чуть позднее поняла, зачем, – слишком нежные руки для водителя. Кожа белая, на ладонях не видать мозолей, хотя одно место на правой руке как будто стертое – ну, конечно, следы натертостей легко объяснились, когда Вика мысленно вложила в руку водителя пистолет. Обрадовалась и огорчилась одновременно. Обрадовалась, потому что ходочка еще только начиналась, а мозги молотили исправно – подмечались детали, шла аналитика, это вселяло уверенность. Огорчилась, потому что «вечер переставал быть томным», и экспедиция их, как минимум, с двойным дном. Иначе зачем под видом водителя прятать наверняка опытного военного?
Второй был сдержан и суров. Назвался Иваном Николаевичем, любезно разрешил звать просто Иваном. Ивану было на вид больше шестидесяти, на плечах пальто красовались погоны нового образца (дизайн сменился после Разгрома), и судя по ним, человек был с большими регалиями.
На третьем ряду сидений расположились трое молодых – рыжего звали Витя, пареньку было лет 18, он явно шел в Земли впервые в своей жизни. Вика поморщилась, представив, как скоро его предвкушение приключений и азарт сменятся брезгливостью и глубокой апатией. Второй и третий были постарше. Одному симпатичному сержанту с русыми волосами лет двадцать пять, второму – брюнету – лет 35. Снова обошлись без имен – Рыжий, Сержант и Брюнет, определились так. Брюнет показался Вике очень подозрительным, а Сержант излишне привлекательным. Лишь бы не отвлекаться от дела, наблюдая, как соблазнительно под формой напрягаются его мышцы. Не наблюдая, Вика!