После Шоколадной Войны

Рей Банистер начал строить гильотину в тот день, когда Джерри Рено вернулся в Монумент.

Не было никакой связи между этими двумя событиями. По правде говоря, Рей Банистер даже и не знал о его существовании, он взялся за это дело просто из-за скуки, а также из-за одиночества и безысходности. Он недавно прибыл в Монумент, и стал новичком в «Тринити», и возненавидел как город, так и школу. Может быть, ненависть была не самым подходящим словом. Просто Монумент показался ему унылым и уродливым заводским городишкой, с его одинаковыми домиками и серыми фабриками,

жутко контрастирующими с Калебом, с курортной деревенькой на мысе Кеп-Код, где он мог вдоволь побродить по песчаным пляжам прежде, чем пальцы на его ногах могли бы начать коченеть, а его щёки - разъедаться солёными брызгами. «Тринити» была маленькой задавленной школкой, в которой учились подозрительно странные парни, которые вдобавок ко всему были ещё и не слишком дружелюбными. Директор и учителя были братьями, чокнутыми людишками - не гибкими и не сработавшимися. Они ещё не являлись священниками и, вместе с тем, уже не очень напоминали обычных людей. Отец Рея утверждал, что братья должны быть идеальными учителями, особо честными и прилежными в своей работе. «Ты не разочаруешься в них», - говорил ему отец.
– «Их не заботит размер жалования, уклад их жизни обеспечивает их всем, в чём они нуждаются, у них нет ни жён, ни детей, за исключением одной другой сумасбродной подружки, с которой можно пообщаться в свободное от работы время…» - последнее подходило для шуток. Отец Рея Банистера прослыл известным шутником на коктейльных вечеринках, но, ко всему, Рей не находил его забавным. Особенно, когда тот согласился на продвижение по службе в компании, в которой он работал, что означало их переезд из курортного мыса в гнилой городок, расположенный посреди Новой Англии.

Рей всегда был сам с собой наедине, даже на мысе, где он часами крутился, бродя до устали по пляжу или дюнам, или уплывая на своём любимом ялике в тёплые воды южнее Калеба. Будучи на грани отчаяния и чуть ли не со слезами на глазах, он практически задарма отдавал его, он сбывал его за четверть цены Джою Серра, своему лучшему другу в Калебе. Он когда-то сам построил себе этот бот и любил его, словно родное дитя. Он знал каждую его дощечку и верёвочку, каждый его гвоздь и царапину так же, как и каждую родинку или складку на собственном теле.

Монумент напоминал ему штормовую погоду, в которую просто было не выйти в море. На мысе снег таял сразу, как только касался земли, а тут Рей пришёл в ужас, застав Монумент укутанным в лохмотья старого грязного снега, когда в феврале они только переехали в этот город. Ландшафт городских улиц был унылым и непривлекательным, словно киноряд из тех старых мрачных фильмов о временах Великой Депрессии. Страдая от одиночества, не находя друзей в «Тринити» и, на самом деле, не стараясь найти их, Рей увлёкся фокусами и магией. Его отец увлекался этим годами раньше и отдал ему свой рождественский комплект для фокусов в откуп, компенсируя переезд в этот город. Сначала Рей не испытал особого интереса ко всему этому. Но, скука и тревога взяли своё, и он начал заниматься фокусами и, к собственному удивлению, обнаружил, что все эти трюки и фокусы, стали получаться у него почти как у профессионала также и без помощи этого комплекта. Он открыл для себя «Волшебный Стол», кубки, шары и шёлковую скатерть, и всё это с артистическим блеском стало мелькать в его ловких руках. Он никого не развлекал, а лишь выступал перед зеркалом у себя в ванной.

Зима сменилась весной или, просто, серость февраля и марта перелилась в мягкость и желтизну апреля. Рея уже не удовлетворяли простые трюки между пальцев. Он перерыл весь подвал, припоминая, что у его отца сохранилось всё, с чем тот когда-то выступал в клубах, развлекая посетителей и организуя посиделки, когда сам Рей был ещё ребёнком. При переезде его отец бережно упаковал всё это в картонные коробки. В своих поисках Рей открыл большую старую картонку,

в которой лежало всё необходимое для сложных фокусов и эффектов, но он просто не знал, что с этим можно делать, потому что всё было сложено в полном беспорядке. И тогда он открыл старую, обшитую натуральной кожей книгу, напечатанную ещё в 1922 году, описывающую сотни фокусов. Книга включала схемы и иллюстрации различных сцен и представлений, как больших фокусов, так и небольших обманных трюков. Изучая все эти секреты, Рей был разочарован тем, насколько механичными они были. Он подумал: «На самом деле всё это совсем не волшебство, и не что-либо вообще в этом мире». Это было похоже на детское осознание того, что Санта-Клаус оказался кем-нибудь из соседей.

Как-то его пристальное внимание привлекла схема гильотины. Секрет был простым, но при этом до безумия эффектным. Он представил себе её на сцене в зале «Тринити»: «Могу ли я попросить на сцену кого-либо из сидящих в зале?». И затем видеть сопящих от удивления парней, с ужасом наблюдающих за лезвием, мягко входящим в шею добровольца. Руки Рея зачесались построить эту гильотину также как и тогда, когда он строил свой ялик. Руками он умел делать всё. И факт, что его отец сказал, что ему не нравится идея потратить деньги на образование Рея, когда ему, очевидно, лучше быть плотником: «…а плотник не нуждается в дипломе колледжа».

И одиноко размышляя о собственном безразличии к Монументу и к «Тринити», об усталости от серых облаков, укутавших небо в первые дни весны, и тоскуя по девочкам в бикини, в эти дни выходящим на калебские пляжи, Рей Банистер собрал все свои инструменты, необходимые пиломатериалы и приступил к постройке гильотины. Лезвие он купил в Ворчестере в магазине «Фокусы и Магия». И, как он сказал Оби позже - это правда, что он никогда не слышал ни о Джерри Рено, ни об Арчи Костелло, ни о ком-либо ещё.

Оби влюбился. Совершенно диким, нелепым и невероятным образом. Ему казалось, что такое может быть только в кино. Любовь, которая не позволяет ни есть, ни спать. Любовь, из-за которой приходится отсыпаться днём в классе, прямо на уроке. Её звали Лаурой Гандерсон, и она была прекрасна. Из-под ног Оби уходила земля, когда она появлялась в его поле зрения, и ему казалось, что он проваливается под землю и исчезает. Он никогда не испытывал одновременно такого счастья и такого мученья. Его дни и ночи протекали в розовом тумане, и он повсюду появлялся будто бы из другого мира, его лицо светилось ярким светом, и это, конечно же, раздражало Арчи Костелло.

В этот момент как раз проходило собрание «Виджилса», на котором обсуждалось новое задание. Другие члены плюс трое «годовалых» - все сидели и с лёгкой нервозностью ожидали того, что могло бы произойти. Арчи всегда шёл по лезвию ножа, подбрасывая теперь свои маленькие сюрпризы и держа всех в напряжении, никому не давая спать или отвлекаться на посторонние мысли. Но Оби сидел всё с тем же глупым выражением лица, и Арчи отвернулся к Баунтингу, который проучился в «Тринити» почти уже два года.

– Ладно, Баунтинг, - сказал Арчи.
– Что у нас сегодня?

Речь Баунтинга не вызвала никакой реакции у Оби, которого вообще не интересовало происходящее в этой дурацкой комнате с заглушенными окнами около гимнастического зала, где «Виджилс» проводил свои собрания. Он был вместе с Лаурой Гандерсон, где-то не здесь. Они ехали по шоссе к Монт-Ватчусаом. Был солнечный весенний день, и они поднимались в горы. Он помогал ей преодолеть скалу, показывал рукой, как ей обойти камни. Ему было недостаточно ласково коснуться её рукой, хотя она не оценила бы это как должное. Только в особом случаи она могла прижаться к нему и расплыться от ласки, ради чего только и жил Оби, посвящая этому каждое мгновение своего сознания.