После Владимира
Шрифт:
– Вижу я радение твое о людях. Помогу, и денег дам, и людей.
– Спаси Господи. Князь, а что глаза такие грустные, что мучает тебя?
– Волнуюсь о сыне, горяч, выдержки не хватает. И сейчас где-то пропадает…
– Молодость проходит быстро, не держи парня строго, уж больно хорош молодец, смел, умен, красив. Учителей его знаю, Андрей часто у меня бывает, советуется.
Князь увидел входящего Изяслава:
– Я рад, что ты присоединился к нашей беседе. Мне хотелось бы, чтобы ты помог отцу Геннадию в обустройстве монастыря.
Изяслав вспыхнул, затем сдержал себя:
– Отец, я воин, мало понимаю в мирских делах. Я занимаюсь дружиной, ее пополнением и обучением. Это более подходящее для меня дело. Хотелось бы мне участвовать и в малом походе на поганых.
– Изяслав, я не отменяю своего задания, но мне бы хотелось, чтобы ты научился распоряжаться княжеской казной. У отца Геннадия есть нужды, я хочу понимать наш вклад.
– Я думаю, мы справимся, Изяслав. Отец Геннадий, Изяслав только вернулся из плена. Был оглушен во время боя, потом ранен, плечо еще не зажило. Говорят, у вас есть святой источник, который творит чудеса.
– Князь-батюшка, есть, как не быть. На том стоим. Люди идут прикоснуться к благости. Вылечим, вымолим нашего благодетеля.
– Изяслав, ты долго был в плену, как вели себя печенеги с тобой, а с другими русскими людьми?
– Внешне учтиво, но с остальными невыносимо. Разорили деревню, насиловали женщин, дружинников сделали колодниками. Я не смог никого спасти, сейчас отец послал дружину для освобождения людей. Мне бы хотелось быть там, – Изяслав опустил глаза, ему стало совестно за свою горячность и своенравие, – но тебе видней, отец. Мучили наших людей, а сами хотели с русскими породниться, женить меня на печенежской княжне.
– Князь, а ведь такие браки часто помогают, чтобы прекратить разорение земель. Вы не думали об этом?
– Я хотел бы видеть своих внуков светловолосыми, как я сам, а земли свои пока могу защитить с Божьей и княжеской помощью. И мой сын думает так же. Дружина справится с этим. Негоже нам пресмыкаться перед погаными, льющими кровь русских людей.
– Да будет так, батюшка, спаси вас господи. Завтра пришлю своих людей, княжич.
– Ценю твою деловую хватку, святой отец.
Изяслав проводил батюшку и вернулся к отцу:
– Отец, мне бы хотелось, чтобы ты предупреждал меня о своих желаниях. Мне хотелось бы боле времени проводить с тобой.
– Сын, ничего я заранее не продумывал, просто святой отец снял мои мысли с языка. Тебе надо отвлечься от войны, у тебя есть немного времени.
Изяслав подумал, что ему даже не пришлось ничего говорить отцу. Он задержится здесь, будет свободен на какое-то время от родительских глаз. Теперь он понимал, что втягивать отца в свои сердечные дела неправильно. Он муж и воин, должен все решить сам.
37
Он вернулся к своим пленникам. Они сидели за столом в людской. Несколько служанок и дружинники слушали Фому:
– А разве это не чудо, когда у гроба господня вдруг полыхнет огонь, и он такой ласковый, что им можно умываться. Он не жжет.
– А как такое может быть? – Служанка прикоснулась рукой к пламени свечи – обожглась.
– Это чудо. Бывает один раз в году, на Пасху, как сейчас.
Псалтирь был открыт, и, видимо, Фома его читал.
– Оставьте нас с братом.
Она не хотела выходить, остановилась, опустив глаза.
– Да, что такое, пташка, посмотри на меня. – Подумал он и сказал более мягко: – Подожди, у нас мужской разговор.
Кивнула, но глаз не подняла.
Перед Изяславом сидел маленький человечек с жиденькой бороденкой, подслеповатыми выпуклыми глазками.
– Ну, скажем, никакой ты ей не брат. А кто? Любовник?
– Ох, батюшка, ну какой из меня любовник? Я монах. Хожу по монастырям, благодати ищу. Вот встретил Найдену несколько недель назад. Полюбил, как родную. Души в ней не чаю, спасла она меня.
– Так ее Найденой зовут… Поэтому и встрял?
Конец ознакомительного фрагмента.