После
Шрифт:
Из обрывков разговора понимаю только «мы уехали».
Ему звонил Хардин? Я встаю и выхожу на кухню, когда Зед кладет трубку.
– Кто это был? – спрашиваю я.
– А, так, – отмахивается он, ведя меня к дивану. – Я рад, что мы познакомились. Ты не похожа на здешних девушек, – ласково говорит он.
– Я тоже. Ты знаешь Эмму? – спрашиваю я, не удержавшись.
– Да, ее девушка – двоюродная сестра Нэта.
– Девушка?
– Да, они какое-то время встречались. Эмма довольно клевая.
Значит, Хардин не был там с ней, по крайней мере, не
Я смотрю, как Зед наклоняется, чтобы меня поцеловать. Губы холодны от коктейля и пахнут спиртом. Его руки осторожно скользят с моих рук на талию. Перед внутренним взором проносится убитое лицо Хардина. То, как он просил дать еще один шанс, а я не верила; то, как он смотрел на меня, когда я уезжала, его вспышка в аудитории насчет Кэтрин и Хитклифа; то, как он всегда появляется, когда я этого не хочу, и то, что он никогда не говорил своей матери, что любит ее, но при всех сказал, что любит меня, и то, как потом разубеждал меня. То, как он бил посуду, когда был зол; то, что сегодня вечером пришел в дом своего отца, хотя терпеть его не может; и то, что он спрашивал друзей, что ему надеть на свадьбу. Это все совершенно логично, но в то же время не имеет никакого смысла.
Хардин меня любит. Какой-то своей, странной и дикой любовью.
Мысль эта пронзает меня, как игла.
– Что? – спрашивает Зед, глядя на меня.
– Что? – повторяю я.
– Ты только что сказала «Хардин».
– Я не говорила, – оправдываюсь я.
– Да-да, ты сказала. – Он встает и отходит от дивана.
– Я пойду. Прости меня.
Хватаю сумку и несусь к двери, прежде чем он успевает что-то сказать.
Глава 66
На мгновение я останавливаюсь и пытаюсь понять, что же я делаю. Я оставила Зеда, чтобы найти Хардина, но надо подумать, что будет потом. Хардин либо опять скажет мне что-то ужасное, наорет и заставит уйти, либо станет уверять, что испытывает ко мне какие-то чувства; и все эти игры, в которые он играет, – только потому, что он не может выразить чувства как нормальные люди. Если пойдет по первому сценарию, что, скорее всего, хуже, чем сейчас, не будет. Но если по второму – готова ли я простить ему все то, что он наговорил и сделал? Если мы оба признаемся в том, что мы чувствуем друг к другу, может быть, все изменится? Изменится ли он? Способен ли он вести себя так, как я хочу, и способна ли я выносить его перепады настроения?
Самое плохое, что сама я не могу ответить ни на один из этих вопросов. Ненавижу, что мои мысли заполнены только им и из-за него я стала такой неуверенной в себе. Терпеть не могу терзаться догадками, что он сделает или скажет.
Еду к этому чертову дому братства, где была уже столько раз. Ненавижу этот дом! Сейчас я много что ненавижу, а злость на Хардина достигает почти точки кипения. Припарковавшись у обочины, взбегаю по крыльцу в переполненное здание. Направляюсь прямо к дивану, на котором обычно сидит Хардин. Его там нет; и среди здоровенных парней не нахожу знакомых.
Взбежав вверх по лестнице, колочу кулаками по двери, в очередной раз оказавшейся запертой.
– Хардин! Это я, открой дверь! – отчаянно кричу я, барабаня в дверь, но никто не отвечает.
Куда он запропастился? Не хочу ему звонить, хотя так проще; я зла и чувствую, что должна быть зла, чтобы суметь сказать то, что хочу сказать и потом об этом не пожалеть.
Звоню Лэндону, чтобы узнать, нет ли Хардина в отцовском доме, но он там не появлялся. Единственное другое место, где я могу поискать, – это костер, но я сомневаюсь, что он все еще там. Тем не менее, других вариантов нет.
Я возвращаюсь обратно к стадиону, припарковываясь, в очередной раз повторяю про себя те ругательства, что я приготовила для Хардина, чтобы быть уверенной, что их не забуду, если он на самом деле здесь. Подхожу к полю и понимаю, что почти все уже уехали, костер почти догорел. Я хожу, щурясь в полутьме, разглядываю парочки, надеясь разглядеть Хардина и Эмму, но безуспешно.
Окончательно решаю вернуться – и тут замечаю Хардина, опирающегося на забор. Он один. Не видит меня, садится на траву, вытирая рот. Когда он убирает руку, я вижу, что она в крови.
Что случилось?
Внезапно Хардин вскидывает голову, словно почувствовав мое присутствие. Действительно, на губах – кровь, а на щеке – синяк.
– Что за черт? – охаю я, опускаясь рядом с ним на колени. – Что с тобой случилось?
Он смотрит на меня так, что весь мой гнев растворяется, как сахар на языке.
– Какое тебе дело? Почему ты не на свидании? – рычит он.
Я облизываю палец и провожу по его разбитой губе. Он отшатывается, и я закусываю губу.
– Скажи, что случилось?
Он вздыхает, проводя рукой по волосам. Костяшки его пальцев разбиты и в крови. Ужасная ссадина на указательном пальце.
– Ты подрался?
– С чего ты взяла? – Он поднимается на ноги.
– С кем? Как ты, в порядке?
– Да, в порядке, а теперь оставь меня в покое.
– Я приехала сюда, чтобы тебя найти. – Я поднимаюсь, стряхивая с колен сухую траву.
– Хорошо, ты меня нашла, так что можешь идти.
– Не будь идиотом. Тебе надо домой, привести себя в порядок. Может быть, придется наложить швы.
Хардин, не реагируя, проходит мимо меня. Я приехала, чтобы наорать на него за то, что он придурок, и рассказать, что я чувствую, но он опять все усложняет; я знала, что так будет.
– Куда ты? – спрашиваю я, семеня за ним, как потерявшийся щенок.
– Домой. Я позвоню Эмме и попрошу, чтобы она вернулась и забрала меня.
– Она оставила тебя здесь? – Эмма не нравится мне все больше.
– Нет. Ну, по правде сказать, это я ее попросил.
– Давай я подвезу тебя.
Я хватаю его за куртку. Движением плеча Хардин сбрасывает мою руку, и мне хочется его ударить. Злость возвращается, еще сильнее, чем раньше. Мы поменялись местами. Обычно я убегаю от него.