Последнее дело Даймонда

Лавси Питер

Одновременно опрашивали всех жителей в прибрежных деревнях – задавали вопросы, не заметил ли кто-нибудь в прошлом месяце чего-нибудь необычного у воды. Поток сообщений подтвердил то, что полицейские уже знали: на закате берега оккупировали рыбаки, наблюдающие за птицами орнитологи, собачники и влюбленные парочки. Никто не видел, чтобы к озеру несли или волокли обнаженное тело. Питеру Даймонду эта ловля неводом представлялась необходимым, хотя и неблагодарным процессом перед тем, как начиналась настоящая работа детектива – установление личности и допросы подозреваемых. Сколько бы ни старались относиться к случившемуся как к несчастному случаю, расследование велось так, как принято, если произошло убийство. А то, что это убийство, Даймонд не сомневался.

С тех пор, как его назначили в отдел по раскрытию убийств Эйвона и Сомерсета три года назад, он вел пять расследований: три местных и два более широкого масштаба. Четыре из них завершились приговорами обвиняемых. Пятое требовало экстрадиции и могло затянуться еще на год. Но Даймонд был доволен, что уличил преступника. Неплохой послужной список. Он мог быть более впечатляющим, если бы не шумиха по поводу дела Миссендейла.

Четыре года назад молодой чернокожий Хэдли Миссендейл был осужден за убийство во время ограбления жилищно-кооперативного товарищества в западном районе Лондона Хаммерсмит. Местный житель, бывший старшина, пытался остановить преступника, но был застрелен выстрелом в голову и умер на месте. Расследование вел детектив-суперинтендант Джейкоб Блейз из столичной полиции. Даймонд, в то время в чине старшего инспектора, являлся вторым человеком в группе. Миссендейл был известен своими воровскими делами и раскололся на допросе у Даймонда. А через два года, когда Даймонд получил повышение и стал суперинтендантом полиции Эйвона и Сомерсета, другой тип, прозрев и обратившись к Богу, признался, что это он совершил преступление и предъявил пистолет, из которого застрелил жертву. Назначили новое расследование другими полицейскими, после которого Хэдли Миссендейла, отбывшего двадцать семь месяцев из своего пожизненного срока, освободили по ходатайству министра внутренних дел.

Пресса, разумеется, набросилась на полицию. Таблоиды открыто обвиняли Даймонда и Блейза в том, что они выбили признание у невиновного чернокожего молодого человека. Обоим неминуемо грозило служебное расследование. Джейкоб Блейз, не выдержав напряжения, взял вину на себя и ушел в досрочную отставку. Тогда журналисты переключились на Даймонда. Пресса требовала расправы, но он достойно держался перед комиссией. Неизвестно, как повлияло на комиссию его упорное сопротивление критике. Считалось, что у него не было шансов на успех, поскольку главным обвинением являлось то, что он, благодаря своей напористости, добился ложного признания. Но Даймонд отчаянно защищал на слушаниях свои интересы.

Через восемь месяцев комиссия все еще не обнародовала выводов. Сам же Даймонд каяться не собирался и готов был жестко поспорить с любым, кто решился бы осудить его поведение. Но таких не находилось – обвинения сыпались лишь с безопасного расстояния. Ответом же Даймонда было стремление доказать, что он хороший детектив. И этим он довольно успешно занимался между появлениями в Лондоне. Серия расследований в Эйвоне велась грамотно, без намека на какие-либо угрозы и запугивание.

На новом месте приходилось непросто. Сотрудники отдела оказывали Даймонду профессиональную помощь, однако на личном уровне они его не приняли. С одной стороны, он был детективом из Скотленд-Ярда, родная стихия которого – городские улицы, что не могло не вызвать скептицизма у сыщиков, всю свою карьеру служивших в провинции, на земле Юго-Западной Англии. А с другой – некстати разразилась история с Миссендейлом.

Но несмотря на все отвлекающие моменты, работа должна идти своим чередом. Даймонд научился жить в состоянии стресса. В отделах по расследованию убийств так бывает всегда: в первые часы нервы старшего детектива подвергаются жестокому испытанию. Процесс напоминает ту «странную войну» между сентябрем 1939 года и маем 1940-го, когда ничего не происходило. Задействованы дорогостоящие ресурсы. Люди требовались в других местах. Сколько времени можно обоснованно отрывать сотрудников от дел, если нет результата? Разумеется, офицеры управления уголовных

расследований считаются главными сыщиками и при различных обстоятельствах пользуются помощью тех, кто носит полицейскую форму. Они не ограничены рамками рабочего дня, более мобильны и независимы. Если кто-нибудь пропал или найден труп, могут, щелкнув пальцами, получить подкрепление. Но это вызывает возмущение. Оно встроено в систему и проявляется на любом уровне, хотя на высших незаметнее, чем на остальных. Но возмущение реально, и с этим приходится мириться.

Даймонд научился общаться с противниками, словно снова играл в регби. Он доказал, что человека с таким резким, напористым характером непросто остановить. В компьютерных «электронных прибамбасах» упрямо видел лишь способ помочь подлинному детективному расследованию. Окружающие его карьеристы считали чудом или издевательством, что звание суперинтенданта досталось человеку с острым языком и довлеющим над головой расследованием по делу Миссендейла. Им было невдомек, что грубоватая прямота Даймонда выгодно выделялась на фоне злостных сплетников.

Пока рано было предсказывать, мог ли он завоевать уважение в полиции Эйвона и Сомерсета. Очернители Даймонда утверждали, будто его успехи объяснялись помощью платных информаторов. Они не могли его судить за то, что он пользовался услугами стукачей, но с нетерпением ждали момента, когда ему придется вести расследование, не опираясь на оплачиваемую поддержку.

И возможно, Чу-Вэлли – тот самый случай.

Воскресенье принесло разочарование. Ничего существенного обнаружить не удалось. В понедельник Даймонд записал интервью для Би-би-си и Эйч-ти-ви, которые планировали запустить в эфир в региональных блоках после ранних вечерних новостей. Показали рисованный портрет утопленницы, а затем стоящий у озера Даймонд попросил помочь установить ее личность и сообщить, не замечено ли в последние три недели в данном районе что-либо подозрительное. Дело ненадежное, признался он позднее телевизионщикам – просто способ для всех зевак из Чу-Вэлли выпустить пар и насладиться острыми, хотя и не из первых рук, ощущениями, – но попробовать все равно следует. Тридцатисекундный сюжет на экране может принести больше пользы, чем недельное хождение по домам.

Вечером, пока продолжались звонки, Даймонд набрал номер Джека Мерлина и поинтересовался, каковы результаты лабораторных исследований.

– А на что вы надеялись? – произнес тот кротким, но доводящим до бешенства тоном, словно сам принадлежал к иной, более интеллектуальной форме жизни.

– Достаточно и причины смерти.

– Боюсь, с этим придется повременить, пока не будут получены все результаты. Но и тогда…

– Джек, вы хотите сказать, что эти супертесты еще не закончены? Вскрытие производилось вчера утром, то есть тридцать шесть часов назад.

За свое раздражение Даймонд был наказан лекцией о том, что для гистологического исследования тканей требуется не менее недели и жалобами на загруженность криминалистической лаборатории министерства внутренних дел.

– У них так много работы, что это может занять недели.

– Недели? Вы им сообщили, что мы подозреваем убийство? Неужели там не понимают, насколько это срочно? – Даймонд взял в рот карандаш и стиснул зубами. – Вы еще не готовы определить, утонула она или нет?

– Причина смерти до сих пор неочевидна. – Мерлин прятался за формулировками, которые употреблял, когда давал показания.

– Джек, дружище! – взмолился Даймонд. – Когда примерно наступила смерть?

– Сожалею, пока сказать не могу.

– Потрясающе! – Карандаш переломился пополам.

Последовало долгое молчание, а потом Мерлин заявил:

– В данных обстоятельствах я делаю все, что могу, суперинтендант. Не надо на меня давить. Вы должны принять во внимание, что у нас не хватает сотрудников.

– Джек, окажите мне любезность, позвоните, как только придете к какому-нибудь выводу.

– Именно это я и намереваюсь сделать.