Последнее дело императрицы

По дороге шёл маг. С его волос капала дождевая вода, струями стекала за шиворот. Под полой плаща покачивались при каждом шаге и демонстрировали конец ножны. Маг смотрел только под ноги. На улицах провинциального городка, что

Раньше по улицам ходили без оружия, не оборачиваясь нервно при каждом шорохе. Кажется, раньше всё было совсем по-другому.

Воспоминания-воспоминания — никуда от них не деться…

Этель заставила себя отвернуться от окна и возвратилась к бумагам. В неярком свете желтоватого пламени ей приходилось щуриться, чтобы рассмотреть цифры в графах. Солнечное перо писало плохо — скребло по бумаге, оставляя длинные вмятины и царапины. Утомившись, Этель просто смотрела, как падают искорки на стол и тут же гаснут, умирают, оставляя за собой только чёрные точки на старом дереве.

– Задёрни штору! Нечего всему городу нам в окна таращиться. — Мимо её стола, тяжело наступая на покалеченную ногу, прошёл Олав, сел за кухонной стойкой и подтянул к себе кристалл. — Послушаем, что в мире творится.

Этель отложила солнечное перо. Она не любила слушать новости, но вечерний ритуал был делом привычным. Новости, потом тихие, вполголоса, рассуждения о том, куда катится страна, потом короткое обсуждение прошедшего дня, и всё, дело сделано. Можно отправляться наверх, спать.

Иногда Этель думала, что если в этом распорядке сломается хоть что-то, она сойдёт с ума от ужаса. В привычном "задёрни штору" слышалось нечто такое же важное, как восход солнца по утрам. Впрочем, какое может быть солнце в непроглядных от осенних туч сумерках над провинциальным городишком?

Олав качал головой.

– Ай-ай-ай. Слышишь? Никак мирный договор с Мааром не могут подписать. Чего тянут, спрашивается?

Этель не прислушивалась к словам повествователя, мягко льющиеся из кристалла, но кивала — со всем, мол, согласна — и прикрывала ладонью уставшие глаза.

– По улицам уже ходить страшно. Бандиты, одни бандиты, — возмущался Олав, выслушав рассказ об очередном ограблении. — Куда они там, в столице, вообще смотрят?

Когда сумерки за окном стали синими, в кухню вошла Джерд. Она бухнула на стол перед Этель кружку, исходящую паром, и села рядом с мужем — отдохнуть от дневных забот. Новости она слушала лишь вполуха, а больше думала о своём, глядя в тёмный угол кухни.

– Пей. — Нахмурившись, она обернулась к Этель и для солидности погрозила ей пальцем. — Осень. Сырость такая началась. Совсем расхвораешься и помрёшь.

Та махнула в ответ рукой, но, как будто в подтверждение словам хозяйки, тут же зашлась тяжёлым кашлем и склонилась к столу от рези в груди. Олав оторвался от кристалла и задумчиво посмотрел на помощницу, словно знал, что должен научить её жить, но как именно — всё не мог придумать.

– Ты б к целителю сходила. У тебя, может, денег не хватает?

– Хватает. — Тяжело вздыхая, Этель слушала, как в груди что-то хрипит, и комкала в руках платок. — Схожу.

Это — она знала — вернейший способ отделаться от всеобщего внимания. Олав удовлетворённо кивнул и снова повернулся к кристаллу.

– Ну ты гляди, что творят! Ты гляди… В Арджане цены на зерно как подняли! И ничего им не сделается. При императрице такого не было.

Тут же понимая, что сболтнул лишнего, он опасливо оглянулся через плечо, как будто в сумраке у дверей мог прятаться шпион. Никого, конечно, не было, но Олав всё же прикрыл рот рукой — во избежание. И замолк.

Молчал он долго, сумерки за окном успели перерасти в ночную темноту. Этель вглядывалась в них, как будто ждала случайного гостя или старого знакомого, который обязательно выйдет из темноты в лужицу света под одним из жёлтых огненных шаров. Обязательно стукнет костяшками пальцев в дверь старой гостиницы. Но на дороге было пусто, только дождь хлестал по деревянным ступеням.

Она бездумно перебирала разбросанные по столу бумаги и прислушивалась к голосу повествователя. Из окна дуло ночным холодом, да и без того в кухне было нежарко, несмотря на разогретую за день печь.

Этель давно привыкла к своему новому имени и уже не вздрагивала, когда при ней говорили об императрице. Она для всех и была такой — странноватой женщиной, бежавшей из столицы после того, как грянул переворот, потерявшей в огне восстаний всех родных, кроме, разве что, тётки из далёкой провинции. Этель прижилась помощницей хозяина гостиницы в туманном южном Лайозе, где по утрам пахло морем, а вечерами темнота накатывала, как чёрное покрывало.

И даже сама она уже очень редко вспоминала, что когда-то её звали Орлана, но чаще всего к ней обращались "ваше императорское величество", почтительно склоняя голову в знак приветствия.

Этель уже дремала, положив голову на скрещенные руки. Она не любила уходить наверх первая, поэтому всегда дожидалась, когда спать отправятся Олав и Джерд, потом обходила гостиницу, проверяя, все ли двери и окна закрыты, гасила уже изрядно оплывшие огненные шары. Ещё на несколько мгновений она задерживалась у двери, как будто ожидая, что в неё всё-таки постучит запоздалый путник.

– Этим утром глава касты хаоса, лорд Сайоран, был найден мёртвым в своей резиденции в Морейне.

Услышав знакомое до боли имя, она тут же проснулась. Тряхнула головой и поднялась на ноги.

– Где-где? — Она подошла и опёрлась руками о кухонную стойку, боясь упустить ещё хоть одно слово.

Олав предупреждающе поднял руку.

– Ни у кого нет сомнений, — продолжил повествователь, — что его убили. Раскрылись страшные подробности: лорда Хаоса отправил в мир Ничто тот, кто имел с ним личные счёты. На стене покоев его же кровью написали: "Вы ответите за то, что совершили". Стражи порядка отказываются обнародовать свои подозрения, но всем ясно, что ничего хорошего ждать не приходится.