Последнее дело императрицы

По дороге шёл маг. С его волос капала дождевая вода, струями стекала за шиворот. Под полой плаща покачивались при каждом шаге и демонстрировали конец ножны. Маг смотрел только под ноги. На улицах провинциального городка, что

на самом краю бывшей империи, темнело быстро, будто кто-то набрасывал чёрное покрывало на дома. Раз — и наступила ночь.

Раньше по улицам ходили без оружия, не оборачиваясь нервно при каждом шорохе. Кажется, раньше всё было совсем по-другому.

Воспоминания-воспоминания — никуда от них не деться…

Этель заставила себя отвернуться от окна и возвратилась к бумагам. В неярком свете желтоватого пламени ей приходилось щуриться, чтобы рассмотреть цифры в графах. Солнечное перо писало плохо — скребло по бумаге, оставляя длинные вмятины и царапины. Утомившись, Этель просто смотрела, как падают искорки на стол и тут же гаснут, умирают, оставляя за собой только чёрные точки на старом дереве.

– Задёрни штору! Нечего всему городу нам в окна таращиться. — Мимо её стола, тяжело наступая на покалеченную ногу, прошёл Олав, сел за кухонной стойкой и подтянул к себе кристалл. — Послушаем, что в мире творится.

Этель отложила солнечное перо. Она не любила слушать новости, но вечерний ритуал был делом привычным. Новости, потом тихие, вполголоса, рассуждения о том, куда катится страна, потом короткое обсуждение прошедшего дня, и всё, дело сделано. Можно отправляться наверх, спать.

Иногда Этель думала, что если в этом распорядке сломается хоть что-то, она сойдёт с ума от ужаса. В привычном "задёрни штору" слышалось нечто такое же важное, как восход солнца по утрам. Впрочем, какое может быть солнце в непроглядных от осенних туч сумерках над провинциальным городишком?

Олав качал головой.

– Ай-ай-ай. Слышишь? Никак мирный договор с Мааром не могут подписать. Чего тянут, спрашивается?

Этель не прислушивалась к словам повествователя, мягко льющиеся из кристалла, но кивала — со всем, мол, согласна — и прикрывала ладонью уставшие глаза.

– По улицам уже ходить страшно. Бандиты, одни бандиты, — возмущался Олав, выслушав рассказ об очередном ограблении. — Куда они там, в столице, вообще смотрят?

Когда сумерки за окном стали синими, в кухню вошла Джерд. Она бухнула на стол перед Этель кружку, исходящую паром, и села рядом с мужем — отдохнуть от дневных забот. Новости она слушала лишь вполуха, а больше думала о своём, глядя в тёмный угол кухни.

– Пей. — Нахмурившись, она обернулась к Этель и для солидности погрозила ей пальцем. — Осень. Сырость такая началась. Совсем расхвораешься и помрёшь.

Та махнула в ответ рукой, но, как будто в подтверждение словам хозяйки, тут же зашлась тяжёлым кашлем и склонилась к столу от рези в груди. Олав оторвался от кристалла и задумчиво посмотрел на помощницу, словно знал, что должен научить её жить, но как именно — всё не мог придумать.

– Ты б к целителю сходила. У тебя, может, денег не хватает?

–

Хватает. — Тяжело вздыхая, Этель слушала, как в груди что-то хрипит, и комкала в руках платок. — Схожу.

Это — она знала — вернейший способ отделаться от всеобщего внимания. Олав удовлетворённо кивнул и снова повернулся к кристаллу.

– Ну ты гляди, что творят! Ты гляди… В Арджане цены на зерно как подняли! И ничего им не сделается. При императрице такого не было.

Тут же понимая, что сболтнул лишнего, он опасливо оглянулся через плечо, как будто в сумраке у дверей мог прятаться шпион. Никого, конечно, не было, но Олав всё же прикрыл рот рукой — во избежание. И замолк.

Молчал он долго, сумерки за окном успели перерасти в ночную темноту. Этель вглядывалась в них, как будто ждала случайного гостя или старого знакомого, который обязательно выйдет из темноты в лужицу света под одним из жёлтых огненных шаров. Обязательно стукнет костяшками пальцев в дверь старой гостиницы. Но на дороге было пусто, только дождь хлестал по деревянным ступеням.

Она бездумно перебирала разбросанные по столу бумаги и прислушивалась к голосу повествователя. Из окна дуло ночным холодом, да и без того в кухне было нежарко, несмотря на разогретую за день печь.

Этель давно привыкла к своему новому имени и уже не вздрагивала, когда при ней говорили об императрице. Она для всех и была такой — странноватой женщиной, бежавшей из столицы после того, как грянул переворот, потерявшей в огне восстаний всех родных, кроме, разве что, тётки из далёкой провинции. Этель прижилась помощницей хозяина гостиницы в туманном южном Лайозе, где по утрам пахло морем, а вечерами темнота накатывала, как чёрное покрывало.

И даже сама она уже очень редко вспоминала, что когда-то её звали Орлана, но чаще всего к ней обращались "ваше императорское величество", почтительно склоняя голову в знак приветствия.

Этель уже дремала, положив голову на скрещенные руки. Она не любила уходить наверх первая, поэтому всегда дожидалась, когда спать отправятся Олав и Джерд, потом обходила гостиницу, проверяя, все ли двери и окна закрыты, гасила уже изрядно оплывшие огненные шары. Ещё на несколько мгновений она задерживалась у двери, как будто ожидая, что в неё всё-таки постучит запоздалый путник.

– Этим утром глава касты хаоса, лорд Сайоран, был найден мёртвым в своей резиденции в Морейне.

Услышав знакомое до боли имя, она тут же проснулась. Тряхнула головой и поднялась на ноги.

– Где-где? — Она подошла и опёрлась руками о кухонную стойку, боясь упустить ещё хоть одно слово.

Олав предупреждающе поднял руку.

– Ни у кого нет сомнений, — продолжил повествователь, — что его убили. Раскрылись страшные подробности: лорда Хаоса отправил в мир Ничто тот, кто имел с ним личные счёты. На стене покоев его же кровью написали: "Вы ответите за то, что совершили". Стражи порядка отказываются обнародовать свои подозрения, но всем ясно, что ничего хорошего ждать не приходится.