Шрифт:
Глава 1
ДУРНЫЕ ВЕСТИ
Когда неукротимый мозг Сигсби Мандерсона был сокрушен выстрелом, произведенным неизвестной рукой, мир не потерял ничего, что стоило хоть единой слезы; миру напомнили о тщетности богатства, какое покойник накопил – не оставив после себя ни друга, который бы оплакивал его смерть, ни поступка, который бы заставил вспоминать его добром. Но когда пришла весть о его кончине, людям, живущим в огромном водовороте бизнеса, показалось, что земля дрогнула.
В мрачной истории коммерческих операций не было личности, которая отложила бы
Состояние, оставленное его дедом, который был одним из дельцов этого города, только меньшего калибра (соответственно своему времени), пришло к нему через отца, который всю свою долгую жизнь спокойно давал деньги взаймы и никогда не получал при этом недобросовестного барыша. Мандерсон-младший, не знавший, что значит не иметь на руках крупной суммы, должен был бы тянуться к нравам новейшей американской плутократии, к традициям и обычаям большого богатства. Но этого не случилось. Его воспитание и образование укоренили в нем инстинкт спокойного благополучия, ощущение могущества, которое не кричит о себе тысячью языков. Тем не менее в начале своей деловой карьеры он был не только гениальным игроком, но и врагом каждого, кто в погоне за прибылью успевал больше, чем он. Затем он познал, что и война – очень выгодное дело. Так молодой Мандерсон открывал для себя многогранность и сложность борьбы на нью-йоркской бирже.
Ко времени смерти отца, когда Мандерсону было тридцать лет, казалось, какое-то новое сияние золота, которому он служил, озарило его. С внезапной гибкостью, свойственной людям его нации, он обратился к банковскому делу отца, не особенно прислушиваясь при этом к звукам биржевых битв: он уже держал в руках всю деятельность большой фирмы, чей безупречный консерватизм, устойчивость и финансовый вес возвышали ее над бурями рынка.
Он стал совершенно другим человеком. Каким образом произошло это изменение, никто не мог бы сказать с уверенностью, но были, говорят, какие-то предсмертные слова, сказанные его отцом, единственным человеком, которого он уважал и, может быть, любил.
Вскоре его имя стало ходячим в деловом мире. Оно стало символом всего, что было расхвалено и прочно в Соединенных Штатах. Он планировал всевозможные комбинации капиталовложений, стягивал, соединял и централизовал предприятия индустрии континента, безошибочно финансировал государственные и частные фирмы, разоряя при этом множество мелких хозяйств.
Десятки тысяч бедняков проклинали его имя, но финансисты и дельцы отвращения к нему не питали. Он протягивал им руку, чтобы защитить силу богатства в каждом из уголков страны. Энергичный, хладнокровный, безошибочный, он служил национальному возвышению, и благодарные воротилы назвали его Колоссом.
Тем не менее было на исходе жизни Мандерсона одно обстоятельство, скрытое от всех, кроме, пожалуй, его секретарей и нескольких свидетелей его бурного прошлого. Только маленький круг людей знал, что у Мандерсона, этого столпа здравого бизнеса и рыночной устойчивости, были часы тоски по тем полным напряжения
– «Сдается мне, – скажет он, бывало, – что Стрит стала удивительно скучным местом с тех пор, как я перестал там бывать». Постепенно о милой слабости Колосса узнали в деловом мире, и деловой мир был счастлив своим знанием.
При известии о его смерти паника обрушилась на рынки, как ураган. Цены колебались и рушились, словно башни во время землетрясения. По Соединенным Штатам прошла эпидемия самоубийств. Она перенеслась и на Европу. В Париже отравился известный банкир. Во Франкфурте один из дельцов бросился с собора. Люди закалывались, стрелялись, вешались – и все потому, что в уединенном уголке Англии расстался с жизнью человек, сердце которого было отдано алчности.
Весть о его смерти охватила Лондон в течение пятнадцати мину г. Через полчаса сенсационное известие о том, что обнаружен труп Мандерсона, с неизбежными при этом слухами о самоубийстве, стало достоянием дюжины редакций. Однако еще до появления первых экземпляров газет паника на Уолл-стрит была в полном разгаре.
А в мире все шло своим чередом. Для человечества, за исключением миллиона – двух полусумасшедших игроков, смерть Мандерсона ничего не значила. Жизнь мира продолжалась. В течение двух дней Панина прекратилась, цены стабилизировались, банкроты притихли, рынок вошел в норму.
И «мандерсоновская история» остыла. Огромный поток американских туристов, приезжающих в Европу, неизменно стекался к памятникам великих людей, умерших в бедности, но никто почтительно не склонил головы у могилы знаменитого плутократа около маленькой церкви в Марлстоне…
Глава 2
ОШЕЛОМИТЬ ГОРОД!
На столе сэра Джеймса Моллоя в единственной хорошо обставленной комнате «Рекорда» зазвонил телефон. Сэр Джеймс дал знак рукой, и Сильвер, его секретарь подошел к аппарату.
– Кто это? Кто?.. Я вас не слышу… О, это мистер Баннер, не так ли? Да, но… Я знаю, но он очень занят. Не могли бы вы… Ах, так? В таком случае подождите, пожалуйста.
Он положил трубку перед сэром Джеймсом.
– Это Калвин Баннер, помощник Сигсби Мандерсона, – сказал секретарь. – Он настаивает на личном разговоре с вами. Говорит, что у него очень серьезные новости.
Сэр Джеймс посмотрел на телефон, взял трубку.
– Да? – сказал он жестко. – Да… – И Сильвер, ревностно следивший за боссом, увидел на его лице удивление и ужас. – Боже милостивый!.. пробормотал сэр Джеймс. Сжав трубку, он медленно поднялся на ноги, взглянул на часы и быстро, поверх трубки, сказал Сильверу:
– Найдите Фиггса и молодого Вильямса. Быстро! – Сильвер ринулся из комнаты.
Именитый журналист был высоким, сильным, умным ирландцем лет пятидесяти, смуглым и черноусым, человеком неутомимой энергии, хорошо известным в свете, который он отлично понимал и которым чуть играл с полуциничным отвращением. Он был директором компании, владевшей самой влиятельной утренней газетой «Рекорд», а также самой независимой вечерней газетой «Сан». Кроме того, сэр Джеймс являлся главным редактором «Рекорда», в штат которого подобрал способнейших журналистов.