Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер
Шрифт:
— Да, да. Он ждет тебя. Он верит в Спасителя и будет с нами. Ты потребуешь у него тридцать сребреников, это пароль, по которому первосвященник тебя узнает. Вот тебе красный шарф, обмотаешь им шею. Стражи опознают тебя по нему и будут следовать рядом. Ты остановишься возле пророка Иисуса и поцелуешь его. Тот, кого ты поцелуешь, будет сразу арестован. После сразу уходи, вооружись, чем можешь и ищи меня, я буду недалеко.
— Но наш Учитель… Не случится ли с ним худого?
— Мы освободим его и вознесем в храм божий, из которого выбросим всех старых богов и станет он Храмом господним — его Храмом. В Иерусалиме сейчас нет никаких войск. Римские когорты находятся в Кесарии вместе с игемоном
И, сейчас, Иуда сжимал рукой за поясом кинжал, а другой рукой размазывал слезы по грязному, давно не мытому лицу. Не кончилось дело так, как замышлял незнакомец. Не восстал народ, не поддержал Учителя. Напротив толпы требовали его смерти. Учитель мертв, и он, Иуда, способствовал этому…
Незнакомца следовало найти и убить, а затем достойно умереть самому. Весь день Иуда метался по притихшему Иерусалиму и, наконец, увидел подстрекателя возле того же трактира. Он кинулся к нему, но незнакомец, надвинув на голову капюшон, стал, не спеша, уходить прочь. Как ни старался Иуда, он не смог догнать его, хотя и бежал за ним изо всей силы. Непостижимым образом тот удалялся от преследователя, не прилагая к этому никаких усилий и, в конце концов, пропал совсем, свернув в какой-то переулок. Иуда долго плутал по бесчисленным проулкам, но безрезультатно.
Дальнейшие поиски ни к чему не привели. Наступил вечер, когда Иуда вошел в дом, где проходила тайная вечеря. Дом был пуст, не было ни хозяина, ни других учеников, которые куда-то разбежались, хотя Иуда искал и их, блуждая по городу. На глаза ему попался моток веревки, висевший на крюке, и несчастный страдалец сунул его под хламиду. Он вышел из дома и побрел, не соображая уже ни о чем.
Очнулся он, ненадолго, на склоне горы, сидящим под толстым сикомором. Внизу простирался не затихший еще Иерусалим. Воздух был тих, прозрачен и, на удивление, душист. Иуда тоскливо огляделся и нащупал веревку…
Бывший чиновник и писец, он всегда был чужаком, выходцем из южного города Кариота — все остальные ученики были северянами из Галилеи. Но он пользовался полным доверием Учителя и являлся казначеем общины, выполняя свои нелегкие обязанности с исключительной добросовестностью.
Судьбе было угодно распорядиться так, что невольный предатель повесился на том самом суку, на котором дурашливо пытался повеситься кот Бегемот.
Умело пущенный слух о его продажности, чтобы скрыть имя истинного изменника, прошел через многие века и закрепился в церковных канонах и людской памяти.
Казначей являлся, по сути, вторым лицом в окружении Мессии и самым доверенным лицом и Учителя и всей маленькой общины, а финансы во все исторические времена играли первостепенную роль…
Зачем ему каких-то тридцать сребреников — цена пары недорогих мулов или клочка пахотной земли под Иерусалимом, когда он фактически бесконтрольно владел, в тысячи раз большей, суммой общины Иисуса и в любой момент мог с ней сбежать. Кому могли пожаловаться на это? Каиафе? Синедриону? Понтию Пилату?…
Не зря, по преданию, на эти тридцать сребреников была куплена земля разорившегося горшечника для погребения странников, и кладбище это названо Акелдама. [12]
12
Земля крови — (еврейск.).
Он умер не как предатель, а, как солдат, потерпевший невосполнимое поражение. Иуда и не был предателем своего учителя Иисуса, как потом о нем скажут и напишут. Заговорщиком был, да, но против существующей власти. И в любой миг готов был отдать жизнь за Него. И отдал Ему свой последний долг. Он умер с горечью в душе, но без сожаления…
Значительно позже справедливость восторжествует и Иуду все же причислят к святым.
Глава двадцатая
1.17. Тиберий. Тайный клуб чужих жен
Тиберий вышел из дворца, собираясь ехать в Сенат. Лишь только появился он на крыльце, как от колонн отделились шесть ликторов с пучками фасциев в руках и, высоко поднимая колени, помаршировали впереди к ожидавшей императора раззолоченной колеснице из черного дерева. Едва принцепс шагнул с последней ступеньки крыльца, как еще шесть ликторов в торжественных, серых с белой каймой, туниках шагнули вслед за ним, оказывая императорские почести.
Сам Тиберий поверх парадной пурпурной мантии надел золотой панцирь, на нагруднике которого были изображены два крылатых коня, привставших на дыбы и упершихся копытами друг в друга. Внизу, в два ряда, висели золотые пластины с затейливым орнаментом, прикрывавшие живот. Несмотря на стоящую жару, на плечи императора был наброшен белоснежный паллий с красными продольными полосами, крепившийся у горла фибулой с большой голубоватой жемчужиной. На левом боку висел гладиус — прямой короткий меч.
Сенату, от которого император ждал обвинений и упреков в превышении власти, нужно было продемонстрировать, что к сенаторам явился не просто глава государства, но готовый ко всему воин. К тому же Тиберий серьезно опасался участи заколотого кинжалами Юлия Цезаря.
Императорскую колесницу сопровождали четыре боевые квадриги — боевые колесницы с преторианскими гвардейцами, вооруженными копьями и мечами. Две квадриги возглавляли процессию, и две двигались, прикрывая тыл.
Ликторы, с эдилом во главе сопровождали императора до колесницы, где уже стоял начальник его личной охраны квестор Гней Туллий, который помог Тиберию забраться в колесницу, а затем запрыгнул на сиденье, чуть сзади и справа от него. У правого колеса развевался императорский штандарт с изображением орла с распущенными крыльями, держащего в когтях жезл, обвитый двумя змеями. Это была уменьшенная копия лабарума — государственного знамени Рима.
Эдил поднес к губам короткую тибию, пронзительный звук, похожий на клекот орла, разорвал торжественную тишину, и колесница, в сопровождении квадриг, рванула к величественному зданию римской Курии, где уже многие годы заседал Сенат республики, а, затем и империи. Улица наполнилась грохотом колес, обитых медными полосами с заклепками, высекавшими искры из выложенного прямоугольными камнями стратума. Люди, услышавшие громыхание императорской кавалькады, отскакивали в стороны и жались к стенам домов. Зазевавшийся, будь то сенатор или простолюдин мог быть затоптан и серьезно покалечен.
Сенат был окружен двумя когортами преторианцев, что было и вовсе неслыханно — сенаторы в здании Сената издревле пользовались полнейшей неприкосновенностью, даже если их публично обвиняли в совершении тяжких преступлений.
Вооруженный Туллий вошел в здание, сопровождая императора, и это также было нарушением вековых традиций — на заседаниях сената не мог присутствовать никто из посторонних, тем более с оружием.
В безмолвной тишине нахмуренный Тиберий прошел в императорскую ложу, отороченную тяжелой пурпурной материей. Но едва он сел, как гром сотряс сенатские стены. Сердце Тиберия подпрыгнуло, а рука инстинктивно рванулась к мечу. Но это был гром рукоплесканий, сенаторы аплодировали ему стоя.