Последнее искушение Христа
Шрифт:
– Разве любви недостаточно? – спросил он.
– Нет, недостаточно, – гневно ответил Креститель. – Древо сгнило, Бог позвал меня и вручил мне секиру. Я взял ее и положил у корней древа. Свой долг я исполнил, исполни теперь и ты свой: возьми секиру и руби!
– Если бы я был огнем, я бы жег. Если бы я был дровосеком, я бы рубил. Но я – сердце я потому люблю.
– Я тоже сердце и потому не в силах терпеть несправедливость, бесстыдство, бесчестие. Разве можно любить несправедливых, бесстыдных, бесчестных? Руби! Гнев есть долг человека, одна из величайших
– Гнев? – спросил Иисус, и сердце его возроптало. – Разве все мы – не братья?
– Братья? – язвительно переспросил Креститель. – Братья? Неужели ты думаешь, что любовь есть путь Божий? Смотри!
Он поднял свою костлявую волосатую руку и указал вдаль, на источающее смрад Мертвое море.
– Не случалось ли тебе видеть там, на дне, двух блудниц – Содом и Гоморру? Бог разгневался, метнул пламя, потряс землю, суша стала морем, и оно поглотило Содом и Гоморру. Таков путь Божий, ступай по нему. Что гласят пророчества? «В День Господень древо изойдет кровью, камни оживут, поднимутся из домов, куда они положены, и умертвят хозяев!» Грядет уже День Господень и все ближе к нам. Я первым узрел его, воззвал, взял секиру Божью и положил ее у корней мира. Я все звал и звал, ожидая твоего прихода. Ты пришел, и я ухожу.
Креститель схватил его за руки, словно вкладывая в них тяжелую секиру. Иисус отпрянул в ужасе.
– Потерпи еще немного, прошу тебя, – сказал он. – Не торопись. Я пойду говорить с Богом в пустыню: там глас Его слышен яснее.
– Как яснее слышен там и глас Искушения, запомни это. Сатана подстерегает тебя, выстраивает свои рати, ибо ему хорошо известно, что ты для него – жизнь или смерть. И потому он обрушится на тебя со всей своей яростью и нежностью. Запомни это. Пустыня полна нежных голосов и смерти.
– Нежные голоса и смерть не смущают меня, друг. Верь мне.
– Верю. Горе мне, если бы я не верил! Ступай, поговори с Сатаной, поговори с Богом и решай. Если ты Тот, Кого я ожидал, Бог уже принял решение за тебя и нет тебе спасения. А если ты – не Тот, что мне до того, если ты пропадешь? Ступай, а там видно будет. Но торопись: я не желаю бросать людей без присмотра.
– Что сказал дикий голубь, бивший крыльями над моей головой, когда я принимал крещение?
– Это был не дикий голубь. Придет день, и ты услышишь слова, изреченные им. А до той поры они, словно меч, будут висеть над тобой.
Иисус встал, поднял руку. Голос его дрожал.
– Прощай, дорогой Предтеча. Быть может, навсегда. Креститель прильнул устами к устам Иисуса и долго оставался так. Уста его были уголь пылающий, и губы Иисуса горели.
– Теперь вручаю тебе душу мою, – сказал Креститель, крепко пожав мягкую руку. – Если ты – Тот, Кого я ожидал, выслушай последние мои наставления, потому как, думаю, никогда больше не увижу я тебя на этой земле.
– Я слушаю, – с содроганием прошептал Иисус. – Каковы твои наставления?
– Лицо твое изменилось, руки стали сильнее, сердце укрепилось. Тяжела жизнь твоя, кровь и тернии вижу я на челе твоем – мужайся, старший брат мой! Два пути открываются пред тобою: проторенный путь человеческий и круто идущий вверх путь Божий. Стань на путь, который труднее, и прощай! Не печалься о расставании: твой долг – не рыдать, но наносить удары, так бей же! Да не дрогнет рука твоя! Таков твой путь. И запомни навсегда: два чада у Бога, но первым родился Огонь, а второй уже – Любовь. Потому начнем с Огня. В добрый путь!
Солнце уже поднялось высоко, показались караваны, идущие из Аравийской пустыни, прибыли новые паломники в цветастых тюрбанах поверх бритых голов. С шеи у них свисали амулеты, у одних – полумесяцы из белых кабаньих клыков, у других – крохотные бронзовые статуэтки богинь, тела которых казались состоящими из одних только бедер, у третьих – ожерелья из вражеских зубов. Восточные звери, прибывшие принимать крещение. Креститель увидел их, издал пронзительный крик и соскользнул со скалы. Верблюды опустились на колени в тину Иордана, раздался безжалостный глас пустыни:
«Покайтесь! Покайтесь! Грядет день Господень!»
Между тем Иисус нашел своих товарищей, которые в отчаяньи и печали ожидали его, сидя на берегу реки. Он не появлялся вот уже три дня и три ночи. Вот уже три дня и три ночи провел с ним в беседах Креститель, перестав совершать обряд крещения. Креститель все говорил и говорил, а Иисус слушал его, опустив голову. Что он говорил, набросившись на Сына Марии, словно хищная птица с небесных высот? И почему один из них был гневен, а другой печален?
Иуда ходил взад-вперед, гневно вбирая в себя воздух полной грудью, а с наступлением ночи он тайком подкрался к скале подслушать.
Они беседовали, вплотную – щека к щеке – придвинувшись друг к другу. Иуда напрягал слух, но только шепот, словно стремительно бегущая вода, долетал до него, шепот, и ничего больше. Казалось, один из них источал, а другой вбирал в себя воду и наполнялся ею. Сын Марии был словно кувшин, подставленный под струю. Рыжебородый соскользнул со скалы и снова принялся гневно ходить в темноте.
«Позор мне! Позор! – глухо бормотал он. – Они совещаются о судьбе Израиля, а меня там нет! Мне должен был доверить свою тайну Креститель. Мне должен был вручить секиру, потому как я, а не он умею обращаться с ней. Потому как только я болею душой об Израиле, а он, помешанный, болтает без зазрения совести, что все мы – братья: обидчики и обиженные, израильтяне и римляне с длинами, да будут они прокляты!»
Он прилег у подножия горы, подальше от прочих товарищей, видеть которых ему не хотелось. Сон мгновенно овладел Иудой, и приснилось ему, будто слышит он, как голос Крестителя произносит отдельные, не связанные друг с другом слова: «Огонь! Содом и Гоморра! Руби!» Иуда вскочил на ноги, но, проснувшись, не слышал больше ничего, кроме ночных птиц, шакалов да плеска Иордана в зарослях камышей… Он спустился к реке и погрузил распаленную голову в воду, чтобы остудить ее: «Так и не спустится со скалы? – пробормотал Иуда. – Только бы спустился, и тогда я узнаю все, желает он того или нет!»