Последнее испытание
Шрифт:
Некоторых детей удается пристроить в семьи, других — нет. Жестокая и непреложная истина. Столь же непреложная, как и обещанное воскрешение из мертвых.
Возможно, подыщи она ему хороший дом, судьба печального ребенка сложилась бы иначе. Но, увы... Отчасти виноват в том сам мальчик. Он жестко отвергал все старания найти для него порядочную любящую семью, упорно и неустанно ожидая своих настоящих родителей.
И даже став взрослым, парень умудрился ее удивить. Полицейский! Вот какую странную он выбрал себе профессию. Впрочем, возможно, отвергнутый и испытавший зло ребенок, повзрослев, стремился исправить окружающий мир. К тому же он всегда был очень честным.
Для нее явилось полной неожиданностью, когда его вдруг обвинили в убийстве.
Мальчик, которого она знала, не был способен на такое. Но он стал моряком, служил во Вьетнаме. А Вьетнам... он сломал и изменил множество характеров. Мужчины возвращались оттуда истощенные, с впалыми щеками и пустотой в глазах. Значит, именно Вьетнам изменил его. Правда, вернувшись, мальчик сменил зеленую униформу на синюю, мирную. Но та, зеленая, успела-таки изменить его душу.
День, когда его казнили, стал одним из самых горестных в ее жизни. Сестре Марии Морроу казалось, что она потеряла частичку себя.
Теперь же, когда тело отказывалось слушаться, а все органы чувств вдруг словно онемели, сестра Мария Маргарита смиренно ждала смерти.
Господь не спешил забирать ее к себе. И она лежала и думала о мальчике-сироте, которого так испортила, искалечила жизнь.
Мальчика звали Римо Уильямс.
Интересно, замолвит ли он за нее словечко перед Господом Богом?.. Она ничуть не сомневалась в том, что Римо умер христианином.
Глава 1
Когда с последним поворотом шоссе, ведущим к Юме, открылся вид на гору Красного Призрака, Уильямсу С. Рому показалось, что он скачет по умирающей планете Марс.
Склоны горы Красного Призрака были цвета необожженного кирпича — красные. Вообще все вокруг было красным. И солнце нависало над головой огромным красным шаром. Холмы песчаника тоже отливали красным. И хотя Уильямс вырос среди этих ржаво-коричневых гор и холмов под ветрами, несущими раскаленные пески Аризоны, глаза его уже успели отвыкнуть от такого яростного и бьющего по нервам цвета. Цвета пустыни и одиночества.
Он сразу же как-то ослабел и ощутил дурноту, погоняя лошадь вперед, по пескам пустыни, навстречу Красному Призраку и тому, что лежало за ним.
Даже лошадь теперь словно покраснела. Вообще-то она была коричневой, каштанового оттенка, но под палящими лучами Аризоны шкура лоснилась и поблескивала красным, а жесткие волоски как будто дымились.
Несмотря на дурноту, Билл Ром на останавливался. Ему нечего дать своему народу, кроме денег белого человека и пустой, ничего не значащей славы, что пришла слишком поздно. Но это его люди, его народ, и он перед ними в долгу.
Одетый в розовую хлопковую рубашку и холщовые штаны, Билл здорово смахивал на ковбоя. На ногах — ручной работы сапоги из испанской кожи, купленные в Мехико-Сити на кредитную карту «Виза Голд». Белая стетсоновская шляпа с широкими полями была не какой-то там подделкой, а настоящей, из Голливуда. Галстук — со шнурочками с серебряными наконечниками, которые тихонько позвякивали в такт цокоту копыт. Ноги у Билла были длинные, мышцы — сухие, бугристые и напоминали перевитые узлами канаты. Рост достигал семи футов. И лишь Господь Бог знал, сколько он прожил на свете.
Никаким ковбоем Ром не был. Лицо — красное, точно породившая его земля, и все изрыто такими же морщинами и впадинами, как и склоны гор и холмов из песчаника, такими же мелкими трещинками, как и выжженная солнцем бескрайняя красная пустыня. Глаза постоянно щурятся от солнца, напоминают цветом красно-коричневую глину, что таится под слоем песка и дает жизнь злакам.
Проскакав еще мили три, всадник реагировал на красное уже не столь болезненно. Цвет песка и даже солнца поблек, и мужчине стало полегче.
Наконец впереди показалась изгородь, что-то вроде крааля. Ворота распахнуты настежь.
— Давай, Саншин, вперед! — подбодрил он уставшего коня.
Конь послушно перешел в галоп. Похоже, красное ничуть не трогало животное. Лошади вообще не различают цветов. Им неведомо, как болит и томится сердце. Лошади вообще счастливчики, думал всадник.
Билл Ром въехал в ворота, на верхней перекладине которых красовалась исхлестанная ветрами и временем надпись. Она состояла всего из двух слов, выжженных в дереве раскаленным железным прутом. Первое слово начиналось с буквы "С". Больше ничего различить невозможно. Второе слово гласило: «Резервация».
Показались первые хоганы [1] . Двери, как и положено, выходили на восток. И на каждой крыше торчала тарелка спутниковой антенны, вглядываясь в неправдоподобно синее небо.
— Теперь ясно, на что пошли мои денежки... — пробормотал Билл, впрочем, без всякой злобы.
Из первого же хогана вышел индеец в ярко-красной клетчатой рубахе и потертых джинсах «Левис». Взглянув на пришельца, он нырнул обратно и вновь возник на пороге — на сей раз с помповым ружьем. Угрожающе взмахнул длинным стволом.
1
Жилище из бревен и земли у индейцев племени навахо. — Здесь и далее примеч. пер.
— Это земля резервации, белый человек!
— Ну, по вашим тарелкам на крыше этого не скажешь, Томи.
Ружье так и выпало из крепких загорелых рук.
— Санни Джой! Ты что ли?..
— Я вернулся.
— А мы уж думали, больше тебя не увидим.
— С чего ты взял? Деньги я присылал исправно...
— Черт, а тебе известно, что к миллиону на нашем банковском счете мы даже не прикоснулись? Потому что он пришел из Вашингтона.
— Так, выходит, мои денежки целы?
— Само собой, Санни Джой. Добро пожаловать, дружище!