Последнее испытание
Шрифт:
Достигнув нужного для борцов веса, Уэйд разослал по школам сумо свои фотографии, на которых выглядел самым что ни на есть настоящим гавайцем, и немедленно стал получать отклики.
— Но вы не японец, — сказал ему при встрече тренер одной из школ. Они едва успели обменяться поклонами: Уэйд опустился на четвереньки, намереваясь совершить полный поклон, тренер же еле заметно кивнул головой.
— Так отдайте меня под суд! — сердито огрызнулся Уэйд.
К его удивлению, лицо мастера по борьбе сумо вдруг озарилось улыбкой.
— О, последнее имя Сосуми! Так вы полуяпонец, да?
— Да, — солгал Уэйд, немедленно принимая новое японское имя Сосуми. И его приняли.
Все смеялись, когда Уэйд Сосуми поступил в академию сумо Джифубуки. Он сразу же обзавелся массой кличек — и Мальчик Вахини, и Пёрл-Харбор, и Говяжьи Мозги. В душ он ходил последним, питался тем, что оставалось от других, а потому пища всегда была холодной. Его били по голове стеклянными бутылками, тем самым выказывая свое презрение к гавайскому американцу, возомнившему себя борцом сумо, а Сосуми в ответ лишь униженно кланялся да бормотал: «Домо аригато!» [23]
23
«Большое спасибо!» (яп).
Спустя какое-то время его стали называть Говяжьей Бомбой — когда его триста пятьдесят фунтов чистого веса сталкивались с трясущейся жирной плотью противника, раздавался звук, похожий на взрыв. И постепенно он стал лучшим борцом на ринге. Японское сумо! Подумать только!
Когда Сосуми завоевал титул «озеки» — то есть чемпиона, — его стали называть Говяжья Бомба-сан.
И однако же все в голос продолжали твердить, что принимать участие в главном мпионате и стать ёкодзуна [24] никакой гайдзин [25] не может. Каким бы гениальным борцом сумо ни был этот Сосуми. Не положено и все тут не в японских традициях. Однако ни на одном чемпионате не нашлось человека сильнее, толще и проворнее Сосуми — он же Говяжья Вомба-сан.
24
Главный чемпион (яп.) — термин сумо.
25
Иностранец, инородец (яп.).
Все же он добился своего и выиграл престижный приз — императорскую чашу. Японцы были потрясены. Невероятно скандальный факт! Но не зря японцев уже давно прозвали ксенофобами, а потому они не осмеливались оспорить титул Сосуми, а также тот факт, что награда досталась борцу по справедливости.
У Сосуми, он же Говяжья Бомба-сан, теперь были слава, женщины и — что самое в Японии главное — большой дом с великолепным видом на снежную шапку горы Фудзияма. Вполне естественно для человека, умудрившегося набрать вес в триста пятьдесят фунтов.
Достигнув, что называется, пика славы, Сосуми продолжал питаться, как и прежде, и все набирал вес. Каждую субботу ночным рейсом из Гонолулу ему переправлялись знаменитые материнские мясные батоны в специальном термосе размером с небольшой сейф.
Поглядывая на бамбуковую корзину величиной с мусорный контейнер, Уэйд как раз прикидывал, хватит ли ему на неделю четырехсот фунтов мясных батонов, как вдруг откуда ни возьмись перед ним вырос крохотный человечек. Что, впрочем, не заставило Уэйда сойти с керамического трона, на котором он восседал, справляя нужду — процесс, при его аппетитах не шуточный.
— Ты священник? — спросил его Сосуми.
— Нет, — сказал человечек в красно-лиловом шелковом кимоно. На японца не похож, слишком уж пестро одет. Может, китаец?
— Если священник, имей в виду, я не буддист. Хотя на улице меня иногда принимают за буддиста, — хмыкнул Сосуми. И его огромное как у Будды пузо так и заколыхалось.
На бледно-желтом, словно пергаментном личике старика ничто не дрогнуло.
— Я не священник, — повторил он.
— Тогда кто?
— Я бросаю тебе вызов.
— Но я мастер своего дела, дружище! И мне просто смешно...
— Сразишься с моим сыном.
— А сколько он весит?
— Девять стоунов.
— Ты в фунтах говори, в фунтах! Иначе я не понимаю.
— Сто пятьдесят пять фунтов.
— Сроду не слыхивал о таких худеньких сумо.
— Он не сумо.
— Я так и думал. Кто же тогда, самоубийца, что ли?
— Нет.
— Не на того напали, приятель, вот что я вам скажу. Я борец. Профессионал. И стоит мне только сесть на этого стопятидесятипятифунтового дохляка, как у него все косточки переломятся. Внутренние органы превратятся в жижу, он и глазом моргнуть не успеет, как отправится на тот свет. Так что прости, сан, не знаю, как там тебя по имени.
— Мой сын не сумо. Он Синанджу.
— Первый раз слышу. Типа джиу-джитсу, что ли? Да, видывал я ребят, занимавшихся джиу-джитсу. Такие штуки откалывают, будь здоров!
— К примеру?
— Ну, видел раз, как один парень подошел к другому и хрясь его по ключице! Тот так и отлетел, словно его электрическим током долбануло.
— Это я могу.
— Ты чего, тоже джиу-джитсу?
Сухонький старичок отвесил вежливый поклон. Совсем маленький. Еле заметный, градусов на десять. Так, едва головой качнул. А Сосуми, будучи ёкодзуна, заслуживал хорошего сорокапятиградусного поклона. Это как минимум. Получается, его оскорбляют?..
— Я Синанджу. Мастер Синанджу.
— Секундочку. — Сосуми быстренько прожевал тянко-набе, отбросил пустую обертку, затем потянулся куда-то назад, за спину, и нажал на серебряную рукоятку. Из-под валика жиров, нависающих над сиденьем керамического унитаза, донесся шум спускаемой воды.
— Надо следить за своим весом, — заметил Сосуми. Встал и, громко щелкнув подтяжками, натянул хлопковые шаровары на свой объемистый живот. — В конце месяца предстоит турнир в Нагое.
— Смотрится просто омерзительно.
— Такова цена, которую приходится платить за свой титул. В одну дырку входит, из другой выходит. Иногда чувствую себя эдакой машиной по переработке жратвы в дерьмо.
— Вы рождены сражаться с борцами моего типа.
— Нет, я рожден сражаться с другими сумо.
— Сейчас получается так, а в прошлом все было иначе. Мы, Синанджу, всегда побеждали таких, как вы. Вот вам и пришлось начать противопоставлять свою силу другим таким же, потому что монстрам вроде вас заняться больше просто нечем.