Последнее лето в национальном парке
Шрифт:
Потихоньку ноги привели нас к железной дороге, ограничивающей Национальный парк с востока, а потом мы вернулись домой уже другим путем. Гулять по пакавенскому лесу без определенной цели было для меня внове, я всегда на своих прогулках что-нибудь собирала. Можно было бы, конечно, проинтерпретировать наш променад как сугубо деловой сбор сведений друг о друге, но, когда мы присаживались на сваленные бурей деревья, и я смотрела ему в глаза, то у меня голова кружилась от того, что эти глаза обещали. Мой спутник был очень хорош собой, нежен и смешлив, но дело было не в этом. Похоже,
Мои личные заслуги, впрочем, были достаточно скромны, просто ему богом было дано расставлять свои жизненные приоритеты так удачно, что женщина оказывалась на первом месте, а мне это нужно было больше всего на свете. Было бы трудно сформулировать сейчас, на чем именно зиждилась моя уверенность в этом его замечательном качестве — просто я искала это в большом и яростном мире и, похоже, нашла.
Вечером после ужина он сказал, что хотел бы переселиться ко мне. Я, однако, призадумалась.
— Андрей Константинович! Я, конечно, готовлю вам пищу вот уже пару дней, и позволяю черт знает что с собой делать, но это еще не повод для вселения на мою жилплощадь.
— Спорное утверждение! Впрочем, в виду имелось другое — у меня при этом совершенно не останется свободного времени. Как тебе этот аргумент?
— Ты, вероятно, возишь с собой в отпуск дежурную кассету с маршем Мендельсона?
— Нет, я обычно прокручиваю своим дамам «Прощание славянки», на всякий случай.
— И когда настанет моя очередь?
— Я выбросил кассету сразу же, как увидел тебя на мостках. Самые быстрые решения у меня всегда оказываются самыми верными. Так я переселяюсь?
— Я должна подумать.
— Соглашайся, ты ведь с ума сходишь от такого красивого парня, как я! Хочешь, продемонстрирую?
— Не исключено, — сказала я, быстро загородившись стулом, — но после развода я всегда просыпалась одна — а от привычек трудно избавиться.
— Суток на борьбу с собой тебе хватит?
— Возможно, если ты, конечно, постараешься внятно объяснить, зачем тебе это нужно.
— Хочется! — сказал он с предельной искренностью, украсив слово тяжелым глубоким вздохом, — а тебе разве нет?
— Похоже, ты все равно сделаешь по-своему, — сказала я, прельстившись этой искренностью, — но жилищный вопрос все же будем решать завтра.
— Я на диванчик пока.
— Завтра! А диванчик оставь в покое для моих друзей.
Стул отлетел в сторону, и стало тесно. Его аргументы были весьма убедительны, и они полностью убедили меня в своей правоте.
— Почему завтра? — спрашивал он, когда не был занят.
— Выспаться хочу последний раз в жизни, я должна выглядеть завтра не хуже невесты. Это понятно?
— Таки да, — ответил он, — вопросов нет. С кем попало я на людях не появлюсь.
Утром, когда я, раскрутив бигуди, спустилась с крыльца, Андрей стоял уже на дворе в светло-сером летнем костюме с галстуком, а рядом с огромным букетом белых цветов красовался в черно-белом светловолосый жених. Белые «Жигули» были украшены розовыми лентами и лупоглазой куклой в стиле «комильфо»,
После загса намечалось основное событие — венчание в местном деревянном костеле, и, когда машина уехала, к дому стали подтягиваться деревенские господа в черных костюмах, галстуках и шляпах. Красные мозолистые руки уверенно выглядывали из-под белоснежных манжет, и все, как на подбор, выглядели красивыми породистыми вепрями. Местные женщины выглядели скромнее своих мужчин, но, впрочем, расписные дамские наряды, завивки и наколки — все это издержки социума, в природе же все наоборот, но скромные львицы и невзрачные павлинихи отнюдь не комплексуют, и их женское начало настолько самоценно и прекрасно, что пышные гривы рвутся в клочья и радужные перья летят по ветру.
Всех поразил Барон, который успел взять в долг у районного архитектора смокинг и бабочку. Баронесса была в шикарной белой юбке, присланной из Америки тетушкой Барона, служившей там в толстовском фонде.
Несмотря на все мольбы прислать блу-джинсы и майки с приличными иностранными словами на груди, тетушка присылала только хорошие буржуазные вещи светлых тонов, не годившиеся для поездок в общественном транспорте. Майки и джинсы, по ее представлениям, годились только для студентов и коммунистов.
Невеста прибыла в национальном наряде с цветками руты в золотистых волосах. Машина, сопровождаемая нарядной толпой, медленно прибыла к церкви, но сидячих мест всем не хватило, и мы с Андреем наблюдали церемонию из-под большой деревянной статуи апостола Павла, стоявшей у левой стены.
Сидячие места не без интереса косились на мое кружевное платьице из грубого некрашенного льна, связанное местной кружевницей. Сразу за Альгисом и Кристиной стояли трогательные католические ангелки с букетиками полевых цветов — маленькие девочки в пышных белых платьицах и маленькие мальчики в белых рубашечках, бабочках и черных бриджах. На хорах пели, Ремигиус исправно звонил, и все были согласны со священником, когда он объявил о заключении на небесах еще одного союза.
Исход из церкви характеризовался существенным ускорением темпов, расселись за столом уж совсем моментально, и пошел пир горой. Внеслидва воздушных свадебных торта, напоминавших фонтаны из белоснежного мрамора. Один, гигантских размеров, предназначался для немедленного уничтожения, а второй, маленький, должен был засохнуть на веки вечные, заняв в серванте молодоженов самое почетное место.
Мы сидели рядом со Стасисоми Лаймой, племянницей Юмиса. Лайма была в светленьком платьице, удивительно гармонировавшем с ее нежным светящимся личиком, и все местные мужчины смотрели на разведенную молодицу, как мухи на мед. Отец невесты, краснолицый рыжий Звайгстикс, заломил меха видавшей виды гармошки, и местный народ стал приплясывать в энергичном ритме традиционного суктиниса. Свадебные ангелки играли в салки и носились друг за другом вокруг стола с нечеловеческой скоростью.