Последнее лето в национальном парке

Шелехова Маргарита

— А куда он делся тогда?

— Он уехал на север, стал называться Федором Петровичем, а потом женился на ссыльной литовке и взял ее фамилию.

— А здесь он давно?

— Года два. У него умерла жена, а детей не было, вот Тадас и спился по слабости характера. По приезду он сразу же пришел ко мне — сказал, что всю жизнь скучал по родине и хочет жить со мной здесь, в доме своего отца, но мне только что дали звание заслуженной учительницы, и я не хотела никаких осложнений в жизни.

— А перед смертью он заходил к вам?

— Я увидела его дня два

назад во дворе у Вацека. Его выгнали из магазина, а он где-то там в подсобке и ночевал. Идти ему было некуда, вот он и решил ночевать в Лаймином сарае. Сарай строил Пятрас, его отец, а амбарный замок мы с ним когда-то вместе покупали — раньше вечные замки делали. У Тадаса в сарае была мастерская, и свой ключ он увез с собой.

— Пани Эугения! Лайму убили точно так же, как и Вельмину дочь, но Юлиуса давно нет в живых.

Старухи говорят, что убивают оборотни. Все-таки, расскажите поподробней о той давней истории.

— Тадас тогда еле выпутался. Когда он ушел от Юлиуса, то встретил девчонку — она шла по дороге с большой корзиной. Грибов у нас раньше много было — не то, что теперь. Она спросила Тадаса, когда он уезжает, и они разошлись. И тут Тадас вспомнил, что забыл в баньке документы — он собирался в город на заработки, и в сельсовете ему справки выдали. Тогда он вернулся берегом к баньке, но девчонки больше не видел, а Юлиус занимался сетями. Они ушли потом вместе.

— А почему его взяли?

— Кто-то издали видел, как он ходил вдоль озера. Потом делали следственный эксперимент, проверяли одежду Тадаса и, в конце концов, его отпустили.

— Юлиус тоже был под подозрением?

— Его тоже допрашивали, но про его увлечение в деревне не знали. Я сама узнала это от Домци, жены Юлиуса. Она заметила его вздохи и очень расстраивалась.

— А что вы скажете про оборотней?

— Я в них не верю. Думаю, Юлиус подозревал кого-то, и поэтому его убили, — сказала Эугения, и глаза ее остановились.

— Откуда вы это взяли?

— Домця с детства была моей верной подругой и забегала ко мне каждый день. И внучка ее, моя ученица, тоже потом часто забегала. Так, вот, вскоре после убийства Домця перестала ходить ко мне, и я сама пошла навестить их. Она рассказала, что Юлиус даже спит с ружьем, а жене и сыну запретил лишний раз выходить со двора — боялся, что убьют! Мы вспоминали это с ней много раз потом, но так и не поняли, кого же он так боялся.

— Внучка Домци — это покойная лесничиха?

— Да, у нее было больное сердце, а леснику нужна была здоровая баба. Она, несчастная, последнее время на одних таблетках и держалась!

Андрей, молчавший все это время, вдруг сказал:

— Пани Эугения! Признаваться или не признаваться, кем был покойный, — теперь это уже только ваше дело. Но, если ваш бывший муж не убивал, то убийца снова проявит себя. Подумайте об этом. Всего доброго!

— Молодец, ты сразу нашла нужный подход, — похвалил меня Андрей, когда мы ушли от Эугении, — она поверила, что ты не считаешь ее мужа убийцей, поэтому и рассказала кое-что.

Я поблагодарила за комплимент, но

хвалить меня было не за что. Я действительно, сомневалась в этом, потому что видела, как почтальон уходил ночью в сторону сарая. В таком состоянии и дохлую курицу трудно поймать! И пан Станислав, по-моему, тоже сомневался. Лайму к тому моменту уже могли убить, а он, возможно, не заметил трупа и испачкался в крови, когда забирался спать в угол сарая. А разбудил его, по-видимому, только приезд милиции. Но я хорошо помнила шутку Барона относительно женщин — если что, нужно сразу вырубить, и, может быть, почтальону эта шутка как раз и удалась.

— Мне хочется увезти тебя скорее отсюда, — сказал Андрей, — уж очень ты задумчива.

— Это мое обычное состояние в Москве, так что, лучше не увози!

— Ничего страшного! Я и сам скучный парень с вредными привычками — книги по алфавиту, обед вовремя, развлечения по плану.

— Раз в неделю?

— Никак, снова примериваешься?

— Уже нет — ты пьянствуешь и бьешь посуду. И у меня принципиально иной порядок на книжных полках — по цвету обложек. Мне так лучше запоминается.

— Первейший мещанский грех, — рассмеялся Андрей, — так наша история будет на черненькой полке?

— Я думаю, где-нибудь между приключениями бравого солдата Швейка и приключениями авантюриста Феликса Круля — оба произведения авторами не закончены, и остается простор для фантазии. Неплохая компания для любителя пользоваться чужой зубной пастой!

— Такой трехцветной? Имеет место быть! Впрочем, при всей твоей святости, ты тоже не упускаешь случая попользоваться чужим! — заметил он, заложив руки в карманы, и я не сразу поняла, что он имеет в виду.

Потом поняла.

— Ты плохо знаешь предмет. В последней заповеди сказано: «Не желай жены ближнего своего…», а насчет чужих мужей там нет ни слов — полный карт-бланш. Потом, конечно, они спохватились, но было уже поздно!

— Андрюс, ты мне послан богом! — прервала Жемина наш крайне содержательный разговор, грозивший вылиться в ожесточенную перестрелку.

Оказалось, жизнь продолжается, и нужно было перегрузить в лесу с грузовичка шурина Бодрайтиса левый комбикорм. Это была операция ежегодная и строго секретная. Я, правда, подозревала, что в такой же секретности, с этого же самого совхозного грузовичка и в этом же лесу перегружаются комбикорма в каждый двор Пакавене, но у чужих игр имеются свои правила. Андрей вздохнул, и Жемина побежала за Стасисом.

В деревне, как известно, приглядывают друг за другом пристально, и от крестьянского ока, познавшего, как завязываются хлебные колосья, скрыться трудно. Если уж заводятся тайны в деревенском дому, сказал мне как-то Стасис, то ими делятся только с родным братом, а с двоюродным уже нельзя.

— Так-то он хороший, — изрекла Жемина вслед машине Андрюса, — а как жить с ним каждый день, так не знаю. Мой тоже был хорошим, а теперь волосы от пьянки клоками вылезают.

— Где моя мама? — спросил с крыльца маленький Янис, прижимая к груди лук со стрелами, — я хочу домой.