Последнее небо
Шрифт:
Странно.
А вот жизнь в интернате приходилось вспоминать постоянно. Понятно зачем – чтобы не забывать о том, какие люди на самом деле Грязь под ногами. Все, что есть в них хорошего, – это жизнь, которую можно забрать.
Отец говорил, что «ловить взгляд» нехорошо. С животными это можно делать, а с людьми нельзя. Неужели он сам никогда не пользовался своей способностью заставить! Верится с трудом, очень уж велик соблазн. Зверь вот, оказавшись в интернате, быстро наплевал на все запреты. Если вдуматься, его тоже заставили, по-своему, совсем не так, как делает это он, но все-таки заставили. Стая человеческих детенышей кому угодно навяжет свои законы. Если вдумываться, много на что можно взглянуть иначе Маринку убить тоже заставили. А потом магистр заставил превратиться в Зверя. Даже собственное имя забыл не сам – заставили, вынудили, мать их так, злые негодяи. Легко ли менять личины, накладывать поверх собственной души копии чужих, позволять им врастать в тебя, со всеми привычками, чудачествами, вывертами психики? Если вдуматься дальше, можно сказать: да я чист, аки ангел! Невинен, как ягненок! Жертвенный! Ну да. Тот самый, которого сначала под нож, а потом – в котел. И жрут.
Зверь улыбался, подставив лицо дождю.
Нет уж, человеком он не станет. Скорее Гот превратится в зверя. А что? У майора есть все задатки. Он умеет летать.
Он не знает, что люди – еда. Он помнит свою семью. Хуже того, у него есть эта семья. Странно это.
А может быть… даже скорее всего… да, именно так. Сейчас у Гота нет семьи. Потому что его родственники остались на Земле. Они недосягаемы. Все равно что мертвые. И он, как это свойственно людям, идеализирует то, что навсегда потерял. На самом же деле Дитрих прекрасно понимает, что его воспоминания – просто фантазия. Точно так же, как Зверь понимал, что слишком хорошо думает о родителях. Понимал, пока не смог забыть о них. Ну или почти забыть.
С этим разобрались. Теперь бы еще понять, почему Гот так ценит людей. Что он в них находит? Зачем они ему?
А тебе, Зверь, зачем это понимать? Интересно? Интерес, не приносящий пользы, приносит вред. Ты забыл это правило? Ах, уже вспомнил! Ну так будь любезен, впредь не задумывайся о всякой ерунде.
На буровой пришлось провести неделю. Гот был не против. Эти семь дней: полеты, бои, жизнь между морем и небом стали неожиданным и приятным подарком – что-то вроде командировки на Гаити посреди зимы. Глупо, конечно. Чистой воды ребячество – радоваться возможности летать, пока другие работают. Но совесть, что характерно, не заедала. Как-никак тридцать бластофитов уничтожили. Зверь утверждал, что большинство из них пришли издалека. Похоже на то. Потому что в отличие от первых шести остальные появлялись группами. И только после бомбежки.
«Группами». – Сейчас Готу смешно было вспоминать, каким тяжелым показался ему бой с четырьмя тварями одновременно. На следующий день, столкнувшись сразу с десятью противниками, он понял, почему Зверь накануне места себе не находил.
Десантник.
Пилоты такие раз в сто лет рождаются, а этого в пехоту занесло.
Долги не считали с самого начала, с того памятного боя возле буровой. А потом это и вовсе потеряло смысл. Сколько раз прикрывали друг друга, сколько раз подставляли свою голову, чтобы спасти чужую, сколько?.. Всего хватало. Где уж тут считать? И зачем? Забывать не стоит, но такое и не забывается.
По возвращении на плато Гот какое-то время привыкал. К обилию людей вокруг, к тому, что под ногами земля, и земля эта не качается. К тому, что вместо моря – лес, и небо не обнимает со всех сторон, а смотрит равнодушно сверху. Как будто не узнает.
Даже комната собственная, рейхсканцелярия, и то непривычной казалась. Спать на кровати – забытое ощущение. Удивительно, как быстро привык к спальному мешку, к тому, что ночи бездонны, а звезды велики, к тому, что на каждый рассвет смотришь из глубины неба.
К Зверю, черт побери, привык. К тому, что понимает, мерзавец, все с полуслова. Делает то, что нужно, не дожидаясь, пока об этом скажут. Идеальный подчиненный. Из него и командир бы вышел, прямо скажем, неординарный. Так ведь не хочет. Зачем, спрашивается, в армию пошел?
Ладно, полеты кончились, начались суровые будни.
Утверждение Зверя о том, что Цирцея разумна, Гот на веру не принял. Точнее, попытался не принять. Поймал Джокера, спросил прямо. С Джокером иначе нельзя, он только прямые вопросы понимает и отвечать только на такие умеет. Чувствовал себя при этом не то чтобы идиотом, но где-то близко. Психом начинающим. Зверь вот с Джокером – законченные, так сказать, созревшие. А майор фон Нарбэ только учится.
– Зверь сказал, что Цирцея разумна. Это правда? Джокер надулся слегка:
– Зверю не верь.
– Значит, неправда? – уточнил Гот.
– Правда.
– Почему же тогда не верить?
– Он всегда обманывает.
– Но ведь про Цирцею правду сказал.
– Нет, – отрезал Джокер.
Поговорили. С ним всегда так. Всегда, когда речь заходит о Звере. Так-то коротышка вполне способен изъясняться на нормальном языке, строить развернутые предложения со всякими там вводными конструкциями, да и образован этот пигмей – иным майорам на зависть. Но вылезают иногда из Джокера какие-то знахарско-шаманские замашки. Так и представляется он, одетый в юбку из бычьих хвостов, или что они там носят, со страусовыми перьями на голове и ожерельем из черепов на шее.
Хотя нет. К черепам Джокер трепетно относится. Всю родню с собой таскает. А еще у него наверняка где-нибудь среди барахла припрятан сарбакан и кураре. Или это не Африка, а Южная Америка? Джокер-то сам, кстати, откуда? Африканец или индеец?
Ф-фу, надо вспомнить, нехорошо выйдет, если ошибешься.
Что ж, Цирцея разумна, с людьми она борется, как с болезнью, но людям жить все-таки надо. Рассуждения Зверя вполне понятны. Чем сильнее наносимые повреждения, тем активнее реагирует планета. Страшно представить, сколько живности сдохло возле «Покровителя». Кратер до сих пор горячий, а уж каким он был поначалу… Кстати, к тому времени, как место падения обнаружили, там было уже безопасно. Ничего живого вокруг не наблюдалось. И до сих пор в самом кратере и вокруг него нет никого, кроме деревьев, тех, что растут, цветут, плодоносят, передвигаться не способны и угрозы для жизни чьей бы то ни было не представляют.
Видимо, Цирцее хватило одного или нескольких штурмов, чтобы больше она к «Покровителю» не совалась. Интересно, что ее убедило? Стопроцентная смертность среди животных или отсутствие возле корабля людей? Насколько она осознает, что именно люди, а не их машины представляют реальную угрозу?
Ула говорит, что на них начали нападать сразу, стоило выйти из модуля. Но ведь и модуль не просто так сел. Он деревья пожег. Ямину в земле выбил. Потом еще Зверь, добрая душа, пожар устроил, вампиров выманивая. Вампирами Ула подземных кровососов назвала. Они, если поймают кого, – выжимают досуха за пять минут. Такие милые тварюшки, жуть берет.
На что Цирцея реагировала, когда попыталась убить? Сначала – на модуль, это понятно. На модуль, на «Покровителя», на болид Гота. А потом – на людей. Потому что поняла, кто такие люди? Или потому, что люди выбрались из модуля и болида?
– Гот? – Ула заглянула в кают-компанию. – Уже время? Майор взглянул на часы:
– Еще десять минут. Джокер вот-вот появится. А Зверь все равно до последнего в цехе проторчит. Они сегодня первый «джип» запускают.
– Что?
– «Джип», – с удовольствием повторил Гот, – Пендель так назвал. Ну, вездеход, чтобы по земле передвигаться, а не по воздуху. Джокер наконец-то проложил безопасный маршрут по своим угодьям. Там даже расчищать особо нет нужды, небольшой грузовик и так пройдет.