Последнее небо
Шрифт:
– Угу. – Зверь кивнул и сменил тампон, – Убедительно. Бога не выбирают.
Боль понемногу отступала. Стихло и жужжание. Открылась и тихо затворилась дверь.
– Пылесос, – объяснил убийца. – Ковер чистил. М-да, а меню придется пересмотреть: жевать вы теперь вряд ли сможете. Значит, так, святой отец, я полагаю, вам совсем не интересно будет провести оставшееся время, лежа пластом. Да и кормить вас с ложечки кажется мне не самой удачной идеей. Так что после моего ухода вы снова сможете двигаться. Но поверьте, лучше бы вам не повторять своих рискованных фокусов. Я знаю, что
– Понимаю, – произнес отец Алексий. Что-то брезжило на самом краю сознания. Какая-то мысль… ухватить ее не получалось. Двигаться… снова сможете двигаться… И руки. Чуткие, гибкие, очень красивые руки… – Мы уже начали разговаривать, так, может, стоит продолжить? Заглядывайте в гости. Этак по-соседски. У меня ведь здесь даже книг нет.
– Хотите что-нибудь почитать? – предупредительно поинтересовался Зверь.
– Я предпочел бы с кем-нибудь побеседовать. Поскольку выбирать особо не приходится, единственным собеседником можете стать вы.
– Если это вас развлечет. – Убийца пожал плечами. – В любом случае сейчас я принесу вам поесть, потом рекомендую отдохнуть. Синяка быть не должно, но к вечеру снова может разболеться.
– Уж поверьте, что наличие или отсутствие синяка волнует меня меньше всего.
– Ну да. Под бородой не видно.
Когда Зверь вышел, священник вздохнул и попытался сесть.
У него получилось.
День уступил место вечеру. Как и предсказывал Зверь, челюсть снова начала болеть. Так что вместе с ужином обаятельный убийца принес отцу Алексию какое-то зелье в бутылочке и несколько марлевых тампонов.
– Подержите с полчасика. Это снимет боль. Иначе не заснете.
Его заботливость изумляла. Так же, как и спокойное дружелюбие.
– Я правильно понял, что вы собираетесь меня убить? – спросил священник, осторожно прихлебывая горячий, крепкий чай. Зверь сидел напротив, разглядывал небо сквозь узкое окошко.
– Правильно.
– В таком случае к чему это? – Отец Алексий показал на бутылочку. – Так ли важно мое самочувствие, если жить мне осталось два дня?
– Конечно, важно, – убийца перевел взгляд на собеседника. – Мне хотелось бы видеть вас бодрым и полным сил. Слабая жертва очень быстро сдается. Покоряется. Прекращает борьбу. Это плохо. Смерть должна приходить медленно, неспешно, страшно. Вы будете драться до конца, отдавая себя по капле, и в каждой этой капле будет вдесятеро больше силы, чем в разом отнятой жизни какого-нибудь перепуганного ничтожества.
– Значит ли это, – спокойно произнес священник, – что вы собираетесь убивать меня медленно?
– Значит, – кивнул Зверь. – Есть определенный набор правил, и я придерживаюсь их по возможности. Ваша смерть затянется на несколько часов. Полагаю, вы пройдете, умирая, все стадии от ненависти до отчаяния, от сопротивления до рабской покорности. В конце концов, вы разуверитесь даже в своем Боге.
– Неужели?
– Мне нравится ваша ирония, – черные глаза убийцы потеплели, – и ваша вежливость. Но, помнится, даже Христос незадолго до смерти упрекал Бога в том, что тот оставил его. Жаль, не было на Голгофе никого, кто смог бы оценить это.
Отец Алексий
Нынче немодно богохульствовать.
– Убивать священников тоже не в моде. Но ведь кто-то должен.
– Зачем?
– Зачем священников или зачем именно вас?
– Ну, на меня, полагаю, выбор пал совершенно случайно.
– Случайно ничего не делается. – Зверь разглядывал своего собеседника так же внимательно, как утром. – Я же сказал, что вы жертва. Жертва моя, но убить вас я собираюсь по приказу того, кому служу.
– Сатана! – Отец Алексий откинулся в кресле. Рассмеялся чуть слышно. – Подумать только, а я спрашивал, кто ваш хозяин! Как вы сказали тогда? Он далеко, и я вряд ли с ним встречусь? Ну конечно. Теперь понятно, почему священники. И прозвище ваше… Послушайте, но это же детство. Сколько вам лет, Зверь?
– Конечно, детство, – спокойно улыбнулся Зверь. – Дьяволу все равно, кого убивают, как убивают и убивают ли вообще. Но многие верят, что ему нужны смерти, особенно смерти тех, кто служит тому, другому. А я, уж поверьте, получаю свой маленький кусочек радости от хорошо выполненного убийства.
– Обыкновенный садизм, – понимающе кивнул священник. – Взращенный на почве какого-нибудь застарелого комплекса.
– Надо полагать, – легко согласился Зверь, – Я иногда пытаюсь понять, откуда что взялось. Но, знаете, это довольно слабая зарядка для ума. Слабее даже, чем устный счет.
– Не боитесь?
– Чего?
– Вы признаете существование Сатаны, следовательно, признаете и существование ада. Что ждет вас после смерти?
– Да уж не то, что вас. – Зверь задумчиво опустил взгляд. – И, конечно, если бы все жертвы были такими шустрыми, как вы, святой отец, я бы не зажился. Однако мне везет. Просто безобразно везет, и вы сегодня столкнулись с этим на практике, не так ли? Так что проживу я еще долго. И достаточно счастливо.
– А потом придется платить.
– Так ведь потом. Какое чудное средневековье получается, не находите? Христианский священник пугает ужасами загробной жизни погрязшего в грехах сатаниста.
– Большинство грехов – это соблазны. – Отец Алексий поставил пустую чашку. – И вполне понятно, что люди не находят в себе ни сил, ни желания противостоять им. Однако убийство – это не то, что может привлекать, и не то, без чего трудно обойтись.
– Слаб человек, – вздохнул Зверь, – А смерть, своя или чужая, это самый большой соблазн, какой только есть в мире. И если уж прощает церковь самоубийства…
– Простите? – Священник чуть приподнялся в кресле, но тут же опустился обратно. – Что значит прощает самоубийства?
– А разве не самоубийство совершил наш финансовый патриарх? – невинным тоном поинтересовался Зверь. Он словно и не заметил движения отца Алексия, как сидел, так и остался сидеть, – Сам выбрал день и час своей смерти и умер в срок. А вы, как я понимаю, отпустили ему все грехи. По неведению, конечно, но отпустили ведь. И похоронят самоубийцу на освященной земле, ведь так? И попадет он в рай… хотя в этом я сомневаюсь, но в любом случае, если и не пустят его на небеса, то уж не за такую ерунду, как добровольный уход из жизни.