Последнее небо
Шрифт:
Зажигалка не работала. Пепельница росла прямо из стола. Лампу даже разбить было нечем.
За два дня, проведенных в своей тюрьме, отец Алексий перепробовал на предмет убойности все, до чего смог дотянуться. Тщетно. Делали на совесть. И все же сейчас священнику нужна была именно лампа. Не красивый, играющий светом на множестве граней хрустальный шар, а сетевой шнур, заключенный в гибкую пластиковую оболочку.
Олег отложил карандаш и вскинул голову, прислушиваясь. Болезненной
Олег выдохнул и бездумно уставился на лист бумаги перед собой.
Стоило бы подняться наверх, посмотреть, как там жертва. Или хотя бы взглянуть на мониторы. Почему, кстати, этот… отец Алексий не уничтожил все камеры? Ведь он нашел их…
Ну что ты дергаешься, Зверь? Что может сделать запертый в тюремных покоях священник? Дверь выбить? Проще стену проломить. И то разве что головой.
Не хотелось идти. Совсем не хотелось. Тем более что ощущение опасности ушло. Да и опасность грозила не человеку. Это дом почувствовал что-то. Он вообще был очень чутким, резной терем-игрушка, и вздрагивал нервно, даже когда подходили близко к ограде лоси или медведь.
Лесные твари привыкли, что их здесь подкармливают. Иногда, если не звало настойчиво небо, экзекутор проводил в этом забытом богом и людьми тереме один-два месяца. После каждого Ритуала у него было что-то вроде отпуска, и убийца, как медведь в берлогу, прятался в роскошный терем, ограничивая связи с внешним миром одним лишь, постоянно действующим персональным каналом магистра.
Олег задумчиво слушал дом. Карандаш словно сам бежал по бумаге, и проступали на чистой белизне два огромных, слегка изумленных глаза, горбатый развесистый нос, покрытый бархатистой, нежной-нежной шерстью. Вислые губы.
Лосенок.
На этих, длинноногих, всегда слюнявых, убийца за несколько лет понасмотрелся. Насколько грациозны и смертельно тяжелы были родители, настолько же нелепыми, беспомощными казались детеныши. Зверь был хорошо знаком с лосихой и быком, почему-то всегда одним и тем же. Взрослые его не боялись. Дети, глядя на родителей, привыкали быстро
Кроме семьи лосей жила неподалеку от теремка медведица, которая тоже заходила за угощением, правда, лишь в теплое время года. А еще были волки. Нелюдимые летом, зимой они становились общительны и послушны на загляденье.
Экзекутор улыбнулся. Звонок магистра выдернул его из казахской степи, где огромная стая волков, преданных как собаки, готова была убивать по первому слову хозяина. Хорошие они. Волки, а ведь любят его. Не за пищу, много ли той пищи – десяток трупов за год – просто любят.
Из зверья Олег не дружил только с собаками.
Не любил стайных. Тем более помоечных. Медведь, конечно, тоже, дай ему волю, ни одной помойки не пропустит. А волки, те прямо так, стаями, по помойкам и лазают. Ну, так он медведь. А они волки Им многое позволено.
Все мирно уживались на одном листе ватмана. Дрожащий лосенок, его спокойная, чуть высокомерная мать, косматая медведица, с влажно блестящим, похожим на поросячий пятачок носом…
Дом вскрикнул от страха и боли.
И Олег взвился.
Идиот! Кретин! Мечтатель хренов! Что ты себе позволяешь, скотина?!
Второй этаж был уже полон дыма. Едкого, беловатого, какой бывает от сгоревшей шерсти.
«Ковры»…
Убийца задохнулся. Скатился вниз, не касаясь ступеней Схватил, не глядя, сразу с полдюжины носовых платков, сунул их под воду и вновь помчался наверх, прижимая мокрую ткань к лицу.
Действовал он четко. Потому что медлить было нельзя. Пальцами толкнул смотровую пластину. Так и есть, стены уже горели. Проклятый священник лежал рядом с дверью. Надо думать, в последний момент испугался смерти, пытался выбраться из горящей комнаты.
Ключ легко повернулся в замке.
Из тюремных покоев пахнуло жаром. Потолок угрожающе потрескивал, осветительные пластины лопались с болезненным звоном.
Не отнимая от лица мокрых платков, палач одной рукой ухватил свою жертву за ворот…
… Боль была такая, что несколько мгновений он ее просто не чувствовал. Лишь корчился на полу, хватая ртом воздух, задыхаясь от дыма. Следующий удар был по лицу. В переносицу. И этот удар стал последним.
Отец Алексий быстро обыскал тело. Оружия не нашел и вылетел за дверь, захлопнул ее за собой, запер на два оборота. Он знал, конечно, что оставляет в комнате труп. Уж сейчас-то бил наверняка. Осколки носовой кости ударили в мозг. С этим не живут. Даже Звери не живут. И все-таки запер дверь.
По задымленной лестнице вниз. На улицу.
Несколько секунд священник просто дышал. Он настолько свыкся с мыслью о неизбежной смерти, пока лежал в горящей комнате, ожидая появления убийцы, что сейчас каждый глоток воздуха казался первым в жизни. Однако дом горел. И следовало поспешить.
Отец Алексий толкнул вверх выкрашенную под дерево дверь гаража. Здесь еще работали осветители, и две машины сияли в ярком беловатом свете гладкими боками, бессмысленными выпуклостями лобовых стекол.
Какой-то американский внедорожник, судя по всему из самых последних. И российская «Нива». Священник быстро оглядел обе машины. «Ниву» узнал. Ее заднее сиденье он не спутал бы ни с каким другим. Надо полагать, именно эта машина на ходу.
Отец Алексий скользнул за руль. Не глядя, протянул руку к кармашку для ключей.
Пусто.
Еще не веря, священник пошарил там пальцами, заглянул даже.
Пусто.
Зверь не имел привычки оставлять ключи от машины в этом традиционном, специально для них сделанном пластиковом кармашке.