Последнее отступление
Шрифт:
У дома с карнизом на столбах толкался юркий городской народ. Тут были лавки, магазины купца Второва. На углу, прямо под открытым небом топилась железная печка, возле нее грел руки какой-то дядька с опухшей рожей, пропитым голосом спрашивал:
— Кому горячих пирожков?
— С чем они у тебя? — Артемка втянул ноздрями вкусный дух.
— С потрохами. Берешь?
Не дожидаясь согласия, дядька откинул крышку противня, выхватил из клубов пара два пирожка, сунул Артемке.
— Ешь,
Тут же, у печки, глядя на торговый люд, Артемка съел пирожки, вытер губы рукавицей, пересчитал дома в два этажа. Их было пять. Наверно, это только край города, в середине он должен быть весь из камня, белый, чистый. Тут вся площадь замусорена, валяются клочки бумаги, окурки, щепки, чья-то рваная шапка. Артем спросил у продавца пирожков, в какой стороне «середина» города.
— А тут она и есть.
— Не может быть! — не поверил Артемка.
— Что тебе надо-то? Куда идешь? — по-своему понял Артемку продавец.
Артемкина радость как-то сразу угасла. Не таким он видел город, когда думал о нем там, в Шоролгае.
Узнав, где находится Совет, он пересек площадь, свернул в узкую улицу.
Совет помещался в деревянном доме с белыми резными наличниками на больших окнах. В узком коридоре сидели люди: женщина с ребенком на руках, бурят в островерхой шапке с красной кисточкой на макушке, мужик в черненом полушубке, солдат с костылем в руках…
— Вы не скажете, где находится Серов? — спросил Артемка.
— Сами его ждем, — ответила женщина.
Заплакал ребенок. Женщина сунула ему в рот узелок с жеваным мякишем хлеба, покачала на руках. Ребенок затих, чмокая губами.
Мужик в полушубке толкнул локтем Артемку:
— Откуда, паря?
— Из Шоролгая.
— A-а, почти земляк. Сам-то я бичурский. О чем хлопочешь?
— Работу бы мне надо.
— Кого ни спрошу, всем что-то нужно. Я уж неделю тут отираюсь. Всякого народа перевидел. Валят сюда косяками. И всех Советская власть должна ублаготворить. Где она возьмет…
Мужик говорил это так, будто не Советская власть, а он должен всех ублаготворить. И лицо у него было недовольное.
— Сам-то, поди, тоже что-то выпрашиваешь? — сказал Артемка.
— А то как же? Зачем бы я еще пришел? Нам, видишь ли, еще при царе прирезали бурятской землицы. Тогда буряты помалкивали, теперь зашевелились, обратно требуют. Приехал сюда. Был уже во всяких гарнизациях. Там люди ничего, податливые. Но без затверждения Советом ихняя бумага силы не имеет. А тут, видишь ли, этот ходит, — мужик скосил глаза в сторону бурята. — А где же нас всех Совет ублаготворит?!
Люди все прибывали, в коридоре стало тесно, шумно. Мужик мрачнел все больше.
— Эко, сколько их наперло! И всем дай-подай. Теряет совесть народишко.
— Да тебе-то что? — удивился Артемка. — Не из твоего кармана дают.
— Недогадливый ты, парень. Будь мы с тобой двое, разве отказали бы. Ни в жизнь! Возьми комитет обчественных гарнизаций. Туда никто не ходит. Заглянул я, они меня разными красивыми словами ублажили. Им, видишь ли, тоже охота уважительность иметь. А Совет даст от ворот поворот — ничего не убудет.
Артемка внимательнее пригляделся к мужику. Хитрющий, должно быть. Все приметил, обмозговал.
— Товарищи! — посредине коридора остановился человек в кожаной тужурке. — Серова, к сожалению, сегодня не будет. Кто к нему на прием, не ждите. Приходите завтра утром.
Коридор быстро опустел. Артем тоже пошел к выходу. Но его остановил мужик.
— Постой, паря, не торопись, — таинственно зашептал он. — Я в старину по начальству много хаживал. Бывало, скажут так же вот: не ждите. А чуть погодя явится начальство. Они, видишь ли, за тяжелую работу считают разговор с народом и всячески от него прячутся.
Артемка послушался его, остался. Но наплыв людей на прием к Серову пошатнул его веру в письмо. Может, и хороший человек, этот Серов, да разве же он будет устраивать на работу, до того ли ему? Лучше самому поискать. Авось подвернется какое дело с подходящим жалованьем.
В Совет зашел чернявый мужчина в диковинной шапке: ни папаха, ни шляпа — пирог какой-то. Мужик кинулся ему навстречу, заулыбался.
— Товарищ Рокшин, здравствуйте!
Рокшин стянул с руки перчатку, пожал руку мужику.
— Обожди меня, Ферапонт. Я сейчас вернусь. — Он исчез за одной из дверей Совета.
— Во, брат, славный человек. Умница, ученый… В том самом комитете всеми делами заворачивает. Мне он все бумаги настрочил. Посмотрел бы, как он пишет — чернила брызгами летят! Хочешь, я его попрошу, он тебе работу подыщет?
— А найдет он?
— А то нет?
Рокшин вышел в коридор, держа шапку в руках. Лицо у него было худое, щеки запали так глубоко, что Артемке показалось, будто он втянул их нарочно. На некрупной голове острые залысины с двух сторон сжимали мысок редких волос.
— Когда, Ферапонт, уезжаешь?
— Рад бы хоть сейчас. Но Серов что-то не подписывает бумагу. Был я у него. Он сказал: «Надо разобраться…» Чует сердце, не подпишет.
— Да-а… Вакханалия, — Рокшин осуждающе покачал головой. — Вы лучше не ждите ничего. На месте все решайте.
— Что решишь на месте! Одно решение: брать в руки берданы и стрелять всех, кто зарится на землю.
— Ну зачем же сразу и стрелять, — недовольно поморщился Рокшин. — Можно обойтись и без этого. Не дадите землю — что с вами сделают?