Последнее письмо поэта
Шрифт:
Жаль, что не навсегда! Но судьба распорядилась так, что окончательный расчет с этим миром был для него отложен. Теперь было совершенно ясно – ненадолго.
Он совершенно не помнил, как два часа спустя, очнувшись в луже крови, сумел доползти до двери и выбраться на лестницу. Там он снова потерял сознание и вторично очнулся уже в больнице. В совершенно непривычной для себя роли потерпевшего.
На бледно-сером, предельно исхудавшем лице Сергея Осинцева проступила тень усмешки. Эх, крысы, мародеры натуральные!.. Надо же – подобрали и уволокли его шведский выкидушник, пожадничали… Хороший ножик был.
Кто он такой, менты вычислили в тот же день. Наколки характерные, вроде восьмиконечных
Чего там, пока его везли в приемный покой «четверочки», так успели пальчики откатать, даром что он без сознания был. А установить его по дактилограмме – дело простейшее. Вот его и установили. Он, кстати, не скрывал, когда очнулся, и увидел на стуле перед кроватью молодого мужичка в кителе с капитанскими погонами: да, Осинцев Сергей Павлович, семьдесят первого года рождения. Да, постоянно проживает в Кислогорске. Да, дважды судим. Но то – дела прошлые, а сейчас он чист, как поцелуй младенца. Что делает в Москве? Да вот, захотелось в Мавзолей Ленина зайти, пионерское детство вспомнить. Давненько в Мавзолее не бывал. Кто его порезал и за что? Понятия не имеет, эти отморозки забыли представиться. Ткнули его ножичком дважды, и вся любовь. Манеры у них мерзкие такие, незнакомых людей ножичками тыкать. Нет, в лицо он нападавших не запомнил. И сколько их было, забыл.
А все же, как он думает, почему некие незнакомые отморозки напали именно на него?
Кто ж их знает, отморозков? Может, нарики в ломке… Они, когда на дозу не хватает, за десять копеек прирезать могут.
Не пропало ли у него чего?
Нет, ничего не пропало. Наверное, потому, что ничего сколько-нибудь ценного у него при себе не было.
Ох, знали бы менты, что у него было и что пропало! Одно хорошо, со злобной иронией думал Сергей: крысы польстились на его выкидушник, утащили его. Иначе упомянули бы менты про выкидушник. Так что он совершенно, ну совершенно чист! Ничего не пришьете, граждане начальники. Я был безоружен, я даже сопротивляться толком не мог. Наехали, понимаете ли, как самосвал на кошку…
Но он осознает, что, независимо от его желания, уголовное дело по факту нанесения ему тяжких телесных повреждений придется заводить?
Отчего же, осознает. Во всю спину. Не маленький. Заводите, гражданин начальник, у вас работа такая. А вот относительно сотрудничества со следствием – извините!.. Рад бы со всей душой, но не видит он, чем бы мог следствию помочь. Вот если бы это не его, а он кого-нибудь перышком пощекотал, тогда обязательно помог бы. Чистосердечным признанием и раскаянием. Но в данном случае признаваться и раскаиваться ему решительно не в чем. Ведь не является же с его стороны нарушением закона то, что он дважды получил ножом в бок? С каждым может случиться, время такое дурацкое на дворе. Плохо мы еще воспитываем подрастающее поколение! Куда только милиция смотрит! Почему подрастающее? Ему так показалось. Что щенки на него напали, малолетки. Да и не режут серьезные люди незнакомцев ни с того ни с сего.
Вообще говоря, не стоит ли гражданину начальнику отцепиться от тяжело раненного человека? Который, может, желает о чем-то возвышенном подумать, а не на милицейскую форму любоваться? В свое время налюбовался досыта. Не стоит ли дать тяжело раненному человеку помереть спокойно?
В течение первых полутора месяцев мерзкого больничного существования – жизнью это назвать язык не поворачивается! – его еще дважды вяло и нехотя пытались разговорить люди в погонах. Он так же вяло отбрехивался, ерничал, находя в таком тоне даже какое-то извращенное удовольствие.
А
Как говорится, баба с воза – кобыле легче.
Дел и так выше крыши. Дьявол бы с ним, с Сергеем Осинцевым. Инкриминировать ему нечего. Выживет – его счастье, помрет, что скорее всего, – не велика потеря для России. Однако в больнице Осинцева оставили, не на улицу же его выкидывать. И – ирония судьбы! – поскольку числился он потерпевшим, а уголовное дело закрыто не было, расходы на его лечение и питание, весьма солидные расходы, оплачивало МВД.
Но – и вот это очень важно! – сведения о том, где сейчас находится дважды в прошлом судимый житель Кислогорска Сергей Павлович Осинцев по кличке Оса и чем он в данный момент занимается, в информационной сети столичного ГУВД были.
Где находится? Лежит в хирургическом отделении Четвертой городской клинической больницы. Помирает потихоньку, такое вот занятие. Как помрет окончательно – спишем дело в архив и вздохнем с облегчением.
Весь вопрос заключался в том, заинтересуется ли кто-нибудь Сергеем Осинцевым, пока он еще жив. Но кто? Кому Осинцев нужен?
Однако им заинтересовались.
Глава 4
Станислав Васильевич Крячко терпеть не мог воздушного транспорта: при взлете и посадке его мутило и болела голова. Как-то раз он сказал Гурову, что самолет и в самом деле здорово сокращает время: за два часа можно потратить то, что заработал за две недели, а, кроме того, если бы создатель хотел, чтобы люди летали, он позаботился бы снабдить их крыльями. Кроме того, Станислав упорно не мог понять: как это такая махина тяжелая летает?! Все время ему казалось, что самолет вот-вот грохнется на землю.
Вот и сейчас, когда аэробус «Як-42», клюнув носом, пробил низко нависшие над столицей облака и вышел на пологую посадочную глиссаду, желудок Станислава болезненно сжался и подпрыгнул куда-то к самому горлу, а во рту появился мерзкий медный привкус. Уши заложило, аэробус катился, как салазки с горки, то и дело ухая в воздушные ямы. Еще пять минут мучений, пока самолет не приземлится в Быково.
При всем при том настроение у полковника Крячко все же было отличным! Суточная командировка в Кислогорск дала хорошие плоды. Одна из сторон придуманного генералом Орловым «сыскного треугольника», похоже, начала поддаваться давлению.
Позавчера, после совещания в генеральском кабинете, они с Гуровым поднялись к себе и, не откладывая дела в долгий ящик, воспользовались советом генерала. Им повезло: почти сразу обнаружилось, что в одном из мест, о котором упоминал Орлов, в начале сентября случилось необычное событие с явственно криминальным оттенком. В Кислогорске, а этот кавказский город тесно связан с жизнью и тем более смертью Михаила Юрьевича Лермонтова.
Да ведь и в обрывке документа, оставшемся в судорожно сжатом кулаке Аркадия Арзамасцева, были слова: «Снова пишу вам из этого дрянного южного городишки». Из какого городишки, не из Кислогорска ли? И если письмо по каким-либо причинам не было отправлено в Тарханы, то оно вполне могло всплыть именно на Кавказе!