Последнее письмо
Шрифт:
Она рассмеялась, звук был совершенно пьянящим.
— Я обязательно исключу спартанцев из списка приглашенных на его день рождения.
— На всякий случай, — согласился я и был вознагражден еще одним смехом.
Именно такой должна быть ее жизнь, наполненная футбольными матчами, солнечным светом и улыбками обоих детей. Это было именно то, чего она заслуживала. Просто я был не тем человеком, который заслуживал дать ей это.
Хавок спрыгнула с крыши грузовика и составила мне компанию, пока я устанавливал палатку в тени, в стороне от места, где расположились другие родители. Такая конструкция пропускала свежий воздух, но
— Сиди, — приказал я Хавок, и ее задница опустилась на землю у входа в палатку.
Когда я вернулся к грузовику, Элла уже выгружала складные стулья. Мэйзи сидела на краю сиденья, и тогда я увидел это — какой уставшей она была. Она хорошо это скрывала.
— Эй, почему бы тебе не пойти и не установить для Мэйзи сиденье, а я спущу ее вниз, — предложил я Элле. — Так она не будет долго находиться на солнце.
Элла согласилась и пошла через траву к палатке.
— Ты устала, — сказал я Мэйзи, обернувшись к ней.
Она кивнула, слегка опустив голову.
— Я не хотела это пропускать. Я по всему этому скучаю.
— Я понимаю, но ты также должна заботиться о себе, чтобы иметь возможность делать еще больше, когда тебе станет лучше.
Ее пальцы скользнули по тому месту под рубашкой, где в руке проходила линия катетера, защищенная сетчатой повязкой.
— Я знаю.
Именно то, как она это сказала, заставило меня взять ее за руку.
— Я вижу много футбольных матчей в твоем будущем. Все, через что ты сейчас проходишь, однажды станет безумной историей, которую ты сможешь рассказать всем, и это будет отлично смотреться в твоем вступительном сочинении в колледж, хорошо?
— Мне шесть, — ее губы скривила небольшая улыбка.
— Почему сегодня все мне это говорят? — спросил я. — Не хочешь, чтобы я подвез тебя на игру?
Ее улыбка вспыхнула от радости, и я подхватил ее на руки, поправляя длинные розовые брюки и соответствующую рубашку с длинными рукавами, чтобы закрыть всю кожу, а затем ее огромную, розовую шляпу, которая закрывала ее от солнца.
— Хорошо, я предложу тебе сделку, — сказал я, направляясь к палатке с Мэйзи на руках.
— Какую?
— Я соглашусь не ронять тебя, если ты проследишь, чтобы твоя шляпа не упала.
— Договорились! — она хихикнула, и я решил, что в списке лучших звуков на свете ее смех опережает только смех ее матери.
Некоторые мамы и папы других членов команды поприветствовали друг друга, и я ответил улыбкой, которая, как я надеялся, не выглядела принужденной, зная, что мне чертовски повезло, что я занимаю какое-то место в жизни Мэйзи и Кольта, каким бы маленьким оно ни было. Эта роль подразумевала общение с другими родителями, и я работал над этим. С каждой тренировкой светская беседа становилась немного легче, улыбки чуть менее фальшивыми, и я начал видеть в других родителях людей, а не просто… толпу.
Я усадил Мэйзи в походное кресло, которое поставила Элла, а затем подпер ее ноги еще одним поменьше, которое служило подставкой. Заметив мелкую дрожь, пробежавшую по ее телу, я быстро достал из машины одеяло и накрыл им ноги Мэйзи.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?
Она кивнула.
— Просто немного замерзла.
Я подоткнул ее одеяло, и мы уселись смотреть игру. Элла начинала как одна из тех тихих мам, более чем счастливая перед камерой, но сдержанная в своих комментариях. Во второй половине игры она уже вовсю
По большей части.
Да, ладно, это была ложь. Чем больше времени мы проводили вместе, тем ближе я подходил к тому, чтобы поцеловать ее просто для того, чтобы узнать, какова она на вкус. Я хотел целовать ее до тех пор, пока она не забудет обо всем, что ее беспокоило, пока она не простит меня за ложь, которой я жил. Чем дольше я хранил свой секрет, тем дальше он казался. И тем больше я мечтал о возможности того, что она позволит мне остаться в ее жизни просто Бекеттом. Не то чтобы у меня не было искушения рассказать ей, кто я на самом деле. Рассказать, как ее письма спасли меня, что я влюбился в нее по одним только ее словам. Но потом я понял, насколько глубоко я влез в ее жизнь — покупал продукты, возил Кольта на футбол, гулял с Мэйзи, когда она была слишком больна, чтобы ходить в главный дом. Если бы я рассказал Элле, кто я на самом деле и что я сделал, она бы выгнала меня и снова стала бы самостоятельной, а я обещал приходить к ней и детям. Сдержать это обещание означало не давать ей повода выгнать меня. Рассказывать ей было эгоистично. Это причинило бы ей только боль.
У Хаоса не было шансов помочь Элле, быть рядом с ней. Не после того, что случилось. Я должен был подождать, пока Мэйзи не станет здоровой, прежде чем признаться Элле. Тогда выбор будет за ней.
— Что делает этот ребенок? Это же незаконно? Он не может так подставлять ему подножку! — крикнула Элла.
— Я думаю, это была скорее взаимная неуклюжесть, — возразил я.
— Боже мой, он опять это сделал! Держи его, Кольт! Не позволяй ему так поступать с тобой!
— Знаешь, ему всего шесть, — сказал я.
Она медленно повернулась ко мне, сверкая глазами и насмехаясь.
— Неважно.
Я рассмеялся и впервые осознал, что абсолютно, полностью доволен своей жизнью. Даже если я никогда не получу Эллу, не почувствую вкус ее губ, не прикоснусь к ее коже, не уложу ее в постель дождливым воскресным утром и не услышу от нее трех слов, которых я так жаждал, этого момента будет достаточно.
Оглянувшись на Мэйзи в тени, я увидел ее закрытые глаза и глубокие, ритмичные взлеты и падения груди. Она спала, свернувшись калачиком, а под вытянутыми ногами лежала Хавок. Если она уже так вымоталась, то как, черт возьми, она выдержит еще одну химиотерапию на следующей неделе?
— О нет… нет, нет, — пробормотала Элла, и я снова обратил свое внимание на поле.
Другая команда проскочила мимо Кольта, потом мимо защиты и забила гол, выиграв игру.
Ну. Черт.
У меня сердце сжалось, когда я увидел лицо Кольта и то, как опустились его плечи. Но он пожал руку команде соперников, как и подобает спортсмену, а потом долго сидел на скамейке запасных после того, как тренер закончил речь после матча. Увидев, как другие отцы пересекают поле, я посмотрел на Эллу, которая выглядела почти такой же разочарованной, как и Кольт.