Последнее поколение
Шрифт:
Путь предстоял далёкий, это Гвейран понял очень скоро. Миновав площадь Невинных жертв, процессия свернула не вправо, на Агрегатную, где располагалось местное отделение контрразведки, а влево — к эстакаде. За эстакадой начиналась седьмая трасса, ведущая к новой столице.
Ехали медленно. Унылые окраинные кварталы тянулись за окном. Здесь было не просто темно и безлюдно — здесь было мёртво. Пустые дома глядели на мир прорехами окон, выбитых взрывной волной. Руин было меньше, чем в городе, и дорога оставалась чистой. Но тут и там в тесных рядах строений зияли бреши, аккуратные округлые пустыри с чуть вогнутым рельефом, напоминающие лунки от вырванных зубов. Когда-то на их месте тоже
Всё поглотила топь — и сами дома, и обитателей их, тех, первых, что не знали о беде, не успели спастись… Больше на северных окраинах никто не жил, даже бесприютные беженцы не рисковали ночевать в заброшенных зданиях, таких крепких и надёжных с виду… С каждым годом Большая Топь продвигалась к югу, отгрызала от города всё новые и новые куски. Все знали — настанет день, и она захватит его целиком, и пойдут они по миру бесприютными беженцами — те, кто успеет спастись… Так было со Смиром, Гуарком и Таарой… Так будет и с Крумом, и со всей их злополучной страной… Если и выстоит, выживет какой из городов, так только столичный Арингор, удачно расположенный на надёжном, неподтопляемом скальном массиве… При условии, что его, счастливца, раньше не разбомбят.
…Беда случилась давно, на третий год войны. Первыми Бомбу сбросили квандорцы, по крайней мере, так утверждала официальная пропаганда (интересно, что официальная пропаганда Квандора утверждала обратное: якобы, не они были первыми, а коварный Арингорад, или, может быть, Набар — без разницы.) Потом было сброшено ещё пять больших бомб, и три малые — обменялись, так сказать. И случилось то, что должно было случиться — об этом знали все, и все боялись. Но надеялись, вдруг обойдётся? Надежды не сбылись. Рухнула хрупкая экосистема планеты. Растаяла мерзлота, пришла Великая Топь. Болота — бесконечные, бездонные, расползлись по континенту пятнами чёрного лишая, поглощая всё на своём пути. Был голод и мор, и мёртвых больше не хоронили в усыпальницах из голубого камня — где его разом столько добудешь? Мёртвых свозили прицепами, сбрасывали в топь — она всех примет…
Пять лет мир умирал. Но человек ко всему привыкает, и жизнь кое-как наладилась, и снова стало казаться — надежда ещё есть, всё как-нибудь образуется. Ведь южнее, к самому полюсу, лежат области, не тронутые мерзлотой — каменистые равнины Набара и империи Сфу… Так началась новая война — все против всех. Война за сушу… Выросло целое поколение, для которого слово «мир» было пустой абстракцией. Они его даже не хотели, потому что не понимали толком, как это можно жить без войны. Война вошла в быт, стала образом жизни. Она разлучала, убивала, морила голодом, но она же кормила, приносила славу, давала работу, и, самое главное — надежду. И никто, никто на всей планете, и даже за её пределами, ещё не знал, то на самом деле НИКАКОЙ НАДЕЖДЫ НЕТ…
Седьмая трасса, соединяющая промышленный Крум с военной столицей считалась одной из самых надёжных и безопасных во всей Федерации. Тридцать акнаров пути (на хорошей скорости такое расстояние можно перекрыть за пять-шесть часов), из них только половина через топь, по армированным насыпям и мощным понтонам, способным выдержать целую гружёную автоколонну, а дальше до самого Арингора тянутся выходы скальных пород, бывшие когда-то Симиарским кряжем. До войны седьмая трасса шла вдоль его подножия. Когда местность заболотилась, цепь холмов сровняли, получилась отличная дорога — никакая топь ей не страшна.
Но до этого благословенного участка им ещё только предстояло добраться, а пока от города их отделяло лишь полтора часа пути по равнине, местами совсем чёрной, как выжженной, местами чуть припорошенной тонким снежком. Небо над равниной было серым, гораздо светлее, чем в городе.
В «велардере» было тепло, комфортно и тихо. Пожилой водитель молча сжимал руль, напряжённо вглядывался в разбитую, прорезанную глубокими колеями дорогу. Цергард дремал, утомлённо откинувшись на высокую спинку кресла, для него этот переезд был уже вторым за минувшие сутки. На переднем сидении по-детски посвистывал носом агард. Гвейрану тоже хотелось спать, но никак не засыпалось. И не в нервах дело было — вовсе он не нервничал, напротив, оставался совершенно спокоен. Просто надо было обдумать ситуацию: не каждый день тебя арестовывают Верховные цергарды лично. Что-то это должно было значить. Вернее, не что-то, а только одно…
Следовало бы продумать тактику дальнейшего поведения, но в голову, по ночному времени, ничего умного не шло. Ну и ладно. Утро вечера мудренее, война план покажет — что ещё говорят в подобных случаях? Стало скучно. Унылый, однообразный до предела пейзаж за окном никаких впечатлений не сулил. А завтра ему могли понадобиться силы… Гвейран закрыл глаза принялся считать овец. Вскоре после пятого блокпоста он заснул.
Разбудил его взрыв и пулеметные очереди. Кто-то невидимый вёл по ним из темноты шквальный огонь. «Велардер» швыряло из стороны в сторону. По бронированным стёклам стала расползаться сеть трещин.
— Проклятье! Этого нам не хватало! — с досадой воскликнул цергард, протирая глаза. — Неужели квандорский десант?! А, чтоб их разорвало!
Словно в ответ на его слова раздался новый мощный взрыв. Но разорвало не мнимых диверсантов, а их собственную передовую машину сопровождения, видно пуля пробила бензобак. Такое с дешёвыми «кваргами» часто случалось, они не были приспособлены к серьёзным боевым действиям. Счастье ещё, что взрывом его сбросило с насыпи, дорога осталась свободной.
Водитель судорожно жал на газ, «велардер» летел вперёд с бешеной скоростью. Позади грохотало — это рвались фугасы. Подавив недостойное желание упасть на пол и закрыть голову руками, Гвейран обернулся, выглянул в заднее окно — и ничего хорошего не увидел. Машин с охраной и гвардейцами на дороге больше не было, в отдалении полыхало зарево двух факелов. Они остались одни, без всякой защиты, и вдогонку им, прорезая темноту огненными пунктирами, летели пули. С жалобным звоном осыпались бронированные стёкла. Не выдержали десятков прямых попаданий.
— Ты что, дурной?! — крикнул Гвейрану цергард, дёрнул его с сидения. — Пригнись, пока череп не снесло!
— Ой, чёрт! — не выдержал, взвизгнул мальчишка.
— Проскочим, не боись, — подбодрил его водитель, ещё прибавил газу, но вдруг дёрнулся и ткнулся лбом в стекло, сполз набок.
«Велардер» повело в сторону, и не успей цергард, перегнувшись через спинку водительского кресла, вцепиться в руль, кое-как выровнять машину — тут бы им и конец пришёл, непременно слетели бы с насыпи!
— Открывай дверцу, живей! — приказал он агарду. — Долго я не удержу!
Тот принялся остервенело дёргать ручку возле себя, дверца не поддавалась — заклинило.
— Да не эту!!! — завопил цергард. — Левую!!! Да скорее же!!! — прямо над его ухом просвистела пуля.
Юноша, наконец, сообразил, что от него требуется, подполз под руками цергарда, и, сдвинув тело водителя, распахнул нужную дверцу.
— Выбрасывай! — последовал приказ.
— О господи! А вдруг он живой?!! — первый раз в своей жизни молодой агард решился оспорить приказ. Ему до сих пор везло, он видел мало смертей, и не умел так быстро, на взгляд, отличить живого от мертвого.