Последнее предупреждение
Шрифт:
Разница в десять-пятнадцать лет его ни грамма не смущала.
– А ты – ничего! – доверительно понизив голос, сообщил он Скопцову. – Ладонь крепкая! Уважаю! Потом на руках поборемся?! Позжее...
– Опять ты за свое, Анатолий?! – теперь уже Аркадий Борисович не считал нужным скрывать собственное недовольство.
– Аркашка у нас дохляк... – пренебрежительно отмахнулся Шубин. – Вот и завидует нам, здоровым людям! Ты его не слушай! Он тебя плохому научит!
Довольный собственной шуткой Шубин радостно заржал.
– Ладно! – просмеявшись, решил он. – Вы там хоть
Лицо Аркадия Борисовича аж перекосило:
– Анатолий! Ну что ты такое городишь?! Когда ты ел объедки?!
– Всегда, когда ты раньше меня за столом оказывался! – выкатил глаза Шубин, но тут же снова громко заржал. – Шутю я! Не боись, худосочный!
Весельчак от всей души хлопнул начальника милиции по костлявому плечу – того аж перекосило. Скопцову даже показалось – упадет. Но удержался на ногах. Только зло сплюнул в сторону и ушел в дом.
– Пошли! – Толик полуобнял Василия за плечо. – Выпьем за знакомство, закусим чем бог послал!
Но только выпить не пришлось – водитель начальника милиции сообщил, что банька готова и желающие могут идти париться.
Глупо расписывать все прелести русской бани. Тот, кто никогда в ней не был, все равно не поймет. У того, кто бывал и любит, – свои впечатления, свои хитрости... Но все было как положено – душистые березовые веники, шипящая на каменке вода, в которую "для духу" были добавлены несколько капель настоя эвкалипта. Николаша парил патрона – охлопывал спину и бока персональным веником. Остальные парились кто во что горазд. При этом толстый Шубин норовил посильнее приложиться веником к тощим спине и заднице начальника милиции, а когда тот начинал громко возмущаться, хохотал, как ненормальный.
Когда же вышли в прохладный предбанник, где проворным и везде успевающим Николашей был накрыт стол ничуть не хуже, чем до этого в домике, Скопцов с некоторым удивлением отметил, что чувствует себя так, вроде бы и не пил до этого. Можно сказать, что после парилки он оказался девственно трезв.
Красные, распаренные и разнеженные, расселись по лавкам вокруг стола, налили по первой. Выпили...
– Эх, сейчас бы девчонок сюда! – огладив пышные усы, плотоядно облизнулся Шубин. – Было бы дело!
Никто из присутствующих его не поддержал, но в то же время и возражений особых не высказывал. А на лице начальника милиции мелькнуло откровенное сожаление и взгляд подернулся туманной мечтательной дымкой.
Под водочку и легкую закуску неспешно текла беседа. Говорили обо всем – о видах на урожай и спорте, о погоде и политике... Скопцов от прямого участия в беседе уклонялся, как мог – не нравились ему такие вот разговоры, типа "вот если бы я был президентом!". Не потому, что испытывал какие-то чувства к действующему гаранту. Хочешь и можешь?! Так докажи это! Сделай! А переливать из пустого в порожнее, да еще на пьяный глаз. Неинтересно.
Беседа мало-помалу перешла к теме служения Отечеству. Развивал ее, разумеется, Шубин, гордящийся своими должностью и званием, горячился, размахивал руками. Василий не обращал на него внимания. До тех пор, пока не мелькнуло слово "Чечня"...
– Простите, а вы что, там были?.. – осторожно спросил он подполковника.
– А как же! – с нескрываемой гордостью ответил тот. – И в первую войну, и вот, недавно. За первую войну медаль получил, за вторую – подпола!
Нет, это все было нормально – в командировки мотались представители практически всех существующих в стране силовых структур, и в том, что говорил Шубин, не было ничего необычного. И, наверное, Скопцов сохранил бы к нему остатки какого-нибудь уважения, если бы он не продолжил:
– В первую чеченскую контузило... при штурме Грозного! – и орлом посмотрел вокруг – вот, мол, я каков. Василий отвернулся. Насколько ему было известно, представители различных служб и ведомств пенитенциарной системы действительно ездили в Чечню. Вот только участия непосредственно в боевых действиях не принимали. В первую войну работали на "фильтрах", а во вторую – в Чернокозовском следственном изоляторе, который между собой, по вполне понятным причинам, называли "ЧернокозЛовским". Короче говоря, несли службу по своей прямой специальности. Бравый подполковник откровенно врал про свое героическое прошлое. Примазывался к чужой славе. "Козел!" – окончательно определился в своем отношении к нему Скопцов.
– А вот ты, Вася, в армии служил? – подполковник в упор уставился на Скопцова. Василий задумался на мгновение.
– Спортсмены есть?.. – щупловатый капитан в мятом камуфляже красными похмельными глазами ощупал неровный строй призывников.
– В спортроту набирают! – толкнул Василия в бок Володька Шварц, стоящий рядом. С Володькой они познакомились здесь, на призывном. Веселый и общительный парень, называвший себя немцем, но ни единого слова на родном языке не знающий и отличающийся поистине русской бесшабашностью.
Из строя не спеша, с чувством собственного достоинства вышли несколько "качков", пара ребят помельче и какой-то заморыш-очкарик.
– Пошли! – продолжал дергаться Володька. Шварц занимался боксом, причем занимался серьезно, и его первый спортивный разряд был ярким тому свидетельством. А так называемая спортрота – светлая мечта любого призывника, имеющего хоть какое-нибудь отношение к спорту.
Василий колебался – капитан не был похож на спортсмена. Хотя... Кто его знает. Может, стрелок какой или там по спортивному ориентированию мастер.
– Все? – капитан-"покупатель" явно стремился побыстрее закончить все дела. – Больше спортсменов нет?
– Есть! – Шварц сделал два шага вперед, потянув за собой Скопцова.
Вышедшие из строя по команде капитана отошли немного в сторону и сомкнулись. После этого "покупатель" прошел перед небольшой командой. Перед каждым останавливался и спрашивал:
– Вид. Разряд.
Среди тех, кого Скопцов про себя окрестил качками, двое оказались тяжелоатлетами, один – борцом-вольником и еще один – дзюдоистом. Пятый был просто бодибилдером, и капитан ему сказал: