Последнее предупреждение
Шрифт:
Этот портрет – увеличенная копия той маленькой карточки, которая прошла с ним Чечню... Кто-то, большинство ребят, таскал по карманам фотографии своих любимых. Кто-то – иконки... А фото матери – только он. Единственный снимок, на котором она веселая, молодая и беззаботная...
Сколько Василий помнил себя, мама постоянно куда-то спешила. Лекции, библиотека, сдача кандидатского минимума, защита... Торопливый поцелуй в щеку, быстрое скользящее движение теплой ладони по волосам – и он опять оставался с бабушкой, самым близким и дорогим человеком.
А вот отца Василий не помнил. Судя по всему, он должен был быть – это доказывает хотя бы сам факт
Впрочем, несмотря на вечную занятость матери и отсутствие отца, Скопцов не чувствовал себя в чем-то обделенным, у него не развились комплексы, о которых так любят рассуждать психологи. Этим он тоже был обязан в первую очередь бабушке, которая и оставила ему в наследство эту однокомнатную квартиру, в которой он сейчас жил. Она совсем немного не дождалась его из армии...
А мама сейчас работала за границей, преподавала все в той же Германии, в Бременском университете... И, если уж быть совсем откровенным, то ее присутствия рядом с ним Василию иногда здорово не хватало.
Скопцов встряхнулся – что-то он загрустил! Нужно как-то подстегнуть, взбодрить себя. Арсенал средств, находящихся в его распоряжении для этого, был не столь уж и обширен. Он выбрал самый простой и доступный способ – направился в ванную.
Но ни двадцатиминутный контрастный душ, ни кружка крепчайшего кофе, ни первая утренняя, самая сладкая, сигарета так и не смогли даже в малой степени исправить его настроение. Оно было безнадежно испорчено. И не только сумбурной беседой с Подлесовским. В большей степени Скопцова беспокоил сон...
Он никогда не сможет забыть Чечню. Такое не забывается. Но вот только снилась она ему очень редко. И, как правило, на пороге очередных проблем и неприятностей. Он не задумывался, почему так происходит. Скорее всего, подсознание улавливало внешне незаметные признаки грядущей опасности на дальних подступах и этими тревожными, жутковатыми снами сигнализировало: "Берегись!" Последний раз Командир посещал его сон в ночь перед получением документов, на которых его подставили. Точнее, он сам позволил подставить себя, забыв о том, где следует искать бесплатный сыр. Сегодняшнее посещение Командира сулило новые сложности в его и без того запутанной жизни. А тут еще эта вчерашняя девчонка!
Разумеется, ее звали Анжелой. Ее простота и бесхитростность не могли не умилять. Пристрастия не отличались изысканностью – пиво, чипсы и музыка. Причем совершенно неважно какая – погромче и поритмичней. Это Скопцова вполне устраивало – его кошелек был не так уж и толст. Что поделать – безработный.
Немного смущала лексика новой знакомой. Уж слишком сильно резали слух бесконечные: "Я, такая!..", "Блин!", "Супер!", "Клево!" и тому подобные расхожие выражения, которыми девица бездумно, к месту и не к месту, разбрасывалась. Но Скопцов подавил раздражение, справедливо рассудив, что нельзя иметь все сразу. Несомненные достоинства Анжелы были открыты взору и осязаемы во время танца, в то время как недостаток выглядел надуманным. Особенно, если учитывать то, что Скопцов не собирался вести с новой знакомой долгие и содержательные беседы о направлениях в современной литературе. По части их общения у него были несколько другие планы.
Выполнив "обязательную программу", то есть угостив Анжелу пивом с чипсами и отпрыгав рядом с ней несколько так называемых танцев, Скопцов предложил продолжить вечер у него дома. "Музыку послушаем..." Девица раздумывала недолго – встряхнула крашеными волосами и, по-гагарински взмахнув рукой, ответила: "Поехали!" С молчаливым одобрением наблюдала, как Скопцов в ближайшем павильоне приобретал бутылку водки и немудреную закусь вместо более соответствующих случаю шоколада и шампанского. Короче, наш человек!
А дальше... Дальше все пошло по отработанной классической схеме – немного выпили, немного потанцевали. По такому случаю Василий отыскал среди своих записей пару композиций под "медляк". Прикрыв глаза, Анжела кружилась в танце, не обращая внимания на вездесущие руки Скопцова. Когда же он начал расстегивать блузку, новая знакомая остановила его:
– Подожди! Я должна позвонить...
Сказано это было настолько серьезным тоном, что Василий не осмелился отказать. Послушно отошел в сторону, чтобы не мешать беседе. Анжела говорила довольно долго, минут, наверное, десять, не меньше. Краем уха Скопцов слышал, как она объясняет кому-то, что "задержится у Маринки". Повернувшись к окну, Василий закурил. Неторопливо затягивался горьковатым дымком и смотрел на ночной город.
Приближения Анжелы он не услышал – музыка мешала. Просто почувствовал на шее теплое дыхание. В ухе жарко защекотало:
– Продолжим?
Скопцов повернулся. Девушка стояла перед ним. Спокойная, на лице ни тени смущения. И полное отсутствие обычного женского кокетства: "Что ты делаешь?! Не надо! Нет! Да сколько ты будешь возиться с этой застежкой?!" Анжела даже не использовала возникшую паузу для того, чтобы привести в порядок одежду – легкую блузочку чисто символически сдерживала одна-единственная пуговичка, самая нижняя. Бежевый кружевной бюстгальтер и большая часть его содержимого были полностью открыты нескромным взглядам. У Скопцова пересохло во рту. Шагнув вперед, он обнял девушку, осторожно коснулся губами одной из грудок. Сладко... Больше он не мог сдерживаться – сгреб Анжелу в охапку и поволок к дивану, на ходу освобождая ее от остатков одежды.
У нее оказалось восхитительное тело. По-девичьи стройное, но без свойственной многим недокормышам угловатости. Полная завершенность, плавные, округлые линии, развитые бедра и грудь. И обалденная кожа... Сухая, прохладная, чистая. Скопцов не мог найти подходящего сравнения, чтобы описать даже самому себе, какова она была на ощупь. "Шелк", "бархат", "атлас" – все это ерунда! Глупо сравнивать какие-то ткани с натуральной женской кожей. Вряд ли можно найти что-то прекрасней этого. Василий медленно провел ладонью от груди вниз, к животу, к волнующей и манящей впадине, поросшей темным кучерявым волосом. Впечатление было такое, что от кончиков пальцев вверх по руке бегут шустрые мураши, перескакивают на спину, щекоча торопливо семенящими малюсенькими лапками кожу. Извиваясь, подобно червяку, на тесном диване, Скопцов начал стаскивать собственную одежду.