Последнее прощай
Шрифт:
Теперь все встало на свои места. Весь вечер Габи заботила вовсе не собственная личная жизнь.
Анна попыталась куда-нибудь улизнуть, но дорогу ей преградила стайка сотрудниц ванессиного салона красоты, все в блеске украшений и буйстве красок – сущие экзотические птахи. Они облюбовали стеклянный холодильник, битком набитый шампанским, и, по всей видимости, не собирались его покидать.
– Я уже думала, что совсем тебя потеряла, – расплылась Габи в одной из своих фирменных улыбочек в стиле Джулии Робертс.
Анна окинула взглядом стиснутого в руках
– Это Джереми! – объявила Габи. Ее торжественным тоном впору было разве что объявлять лауреатов «Оскара». Высокий светловолосый Джереми оказался обладателем острых скул, напомнив Анне детектива в одном шведском криминальном сериале, который она сейчас крутила на «Нетфликсе».
– Помнишь, я тебе про него рассказывала?
Анна бросила на Габи хмурый взгляд. Серьезно? Ты вот так себе это представляешь?
Ничуть не смутившись, Габи осадила ее взглядом «не порти план!» и продолжила:
– Помнится, ты говорила, что хочешь заняться сальсой. Так вот, Джереми ходил на занятия в Общественном центре. И может тебе все о них рассказать.
Тут Габи понадобилось непременно пополнить бокалы гостей, и она поспешила на поиски шампанского в противоположном направлении от набитого им холодильника. В смущенном одиночестве Анна и Джереми остались глядеть друг на друга.
– Привет, – вздохнув, улыбнулась Анна.
Да, она не горела желанием заводить знакомства, но и грубить не собиралась. А потому, когда между ними все же начала завязываться робкая беседа, она предпочла умолчать, что сальса была идеей Габи – хоть что-то, чтобы вытащить Анну из дома. Хоть что-то, чтобы она отвлеклась от своих мыслей. До этого был разговорный итальянский. А еще раньше – литье серебряных украшений. Были даже треклятые курсы автомеханики.
Так они и беседовали на кухне уже с полчаса. Анна нашла его довольно милым. Не слишком зацикленный на себе. Не скучный. Габи явно застала его врасплох своей неуклюжей попыткой сводничества. Как умел, он безуспешно пытался это скрыть. Отчего нравился Анне даже больше. Он предложил выйти на свежий воздух. Она согласилась.
– Так как же ты стал таким экспертом по сальсе? – поинтересовалась она, когда они вышли на террасу, откуда открывался вид на безукоризненно чистый сад.
Джереми поморщился:
– Ну, экспертом я бы себя не назвал.
– Разве? А сколько ты занимался?
Он потер ладонью лицо и рассмеялся. Анна отметила, что у него приятная улыбка. В его глазах что-то мелькнуло – что-то теплое, искреннее.
– В том-то и дело… я ходил всего несколько раз, и то потому, что моей сестре очень хотелось, а ее муж наотрез отказывался.
Анна тоже рассмеялась. Это был не заливистый, разбирающий смех, скорее тихий смешок, но одно это так ее поразило, что она почти сразу умолкла. Этот звук был чуждым для ее ушей, и это легкое подрагивание плеч такое непривычное. Сколько прошло с тех пор, как она смеялась последний раз? Ей бы хотелось ответить «дни», но это было бы наглой ложью.
Может быть, она так увлеклась беседой с этим приятным молодым человеком, потому что вдруг осознала, что не просто стоит рядом, улыбаясь и кивая впопад, а отвечает, делясь крошечными обрывками сведений о себе самой. Может быть, потому, когда он рассказал ей о занятиях сальсой и признался, что готов снова на них отважиться, если ей вдруг захочется их посетить и нужна будет компания, она сказала, что подумает.
Разговор плавно переходил на новую тему, и ей вдруг подумалось: «А Габи не промах! Отличный выбор!» В другой жизни, в другом мире, у нее внутри уже порхали бы бабочки от одной только мысли о том, чтобы потанцевать с Джереми, взять его за руку, почувствовать тепло его ладоней во время движения. Они стояли, облокотившись на перила террасы. Джереми не упускал возможности на нее взглянуть, а она всякий раз чувствовала в животе нежный трепет крылышек.
Но Анна знала, что этот трепет ничего не значит. Бабочки долго не живут, а учитывая мороз, крепчавший в глубинах ее души, этим оставалось жить совсем мало. Околевшие трупики, бедолаги.
И все же, когда Джереми забирал ее бокал уже теплого, выветрившегося шампанского, чтобы заменить на новый, их пальцы соприкоснулись, и бабочки ожили вновь.
Это мимолетное прикосновение пробудило ее тайную сигнализацию, как кассир, нажимающий аварийную кнопку под своим столом в случае ограбления банка. В хранилище ее сердца замигали красные лампочки, в ушах взревели сирены. Джереми отправился на кухню.
«Не обращай внимания, что он симпатичный, – надрывалась сигнализация. – Пусть даже очень симпатичный. Он не Спенсер.
Не обращай внимания, что он умный, чуткий и слегка задумчивый, что только добавляет ему обаяния, чего всегда не хватало Спенсеру. Не обращай внимания, что этот Джереми никогда не стал бы отпускать шуточки всякий раз, когда ты пытаешься заговорить о чем-то глубоком и важном. Это не он. И никогда им не будет».
Анна попыталась не обращать внимания на завывавшую сигнализацию, когда он вернулся. Она попыталась вникнуть в его историю об излишне придирчивом заказчике, но в голове предостерегающе пульсировало оттого, что он все дольше задерживал теперь на ней свой взгляд, а окружавший их маленький пузырь близости становился все уже.
Черт подери! Она знала, чем это может кончиться.
Не пройдет и получаса, как он уже будет, что-то ей объясняя, ласково касаться ее плеч. И, быть может, когда над страной разнесется звон Биг-Бена, он наклонится и нежно поцелует ее в губы. От этой мысли в животе у нее все перевернулось. Она превратилась в оголенный разгоряченный нерв.
«Это не Спенсер, – пронеслось очередное предостережение. – Не Спенсер. Не Спенсер. Не Спенсер».
Заметив, что Джереми продолжает говорить, Анна попыталась улыбнуться и кивнула, чувствуя легкую тошноту и в то же время приятное головокружение. Так не пойдет! Нужно было непременно все это прекратить.