Последнее желание гейши
Шрифт:
Базиль приложил нежный кашемир к шее – красота! Ни одна зима не страшна. Теперь оставалось решить: себе оставить эту роскошь или сыну подарить. С одной стороны, отпрыск ничего не понимает в хороших вещах – носит всякое барахло, а на шею в мороз наматывает какую-то синтетическую тряпку, поэтому не оценит, но с другой, мальчишка так часто простужался, что ангина стала его вечной зимней спутницей, и ему кашемир принес бы больше пользы… Раз так, значит, пусть носит! Себе Базиль у Аделаиды еще что-нибудь фирменное присмотрит, а сын такую вещь ни за что не купит – он приобретает свое барахло исключительно на оптовом
Эх, сына, сына! Не в отца ты пошел, не в отца…
Это и хорошо, и плохо. Только если и плохо, Базиль все равно своего мальчика не променяет ни на какого другого. Он любит его, своего несовременного, доброго, не по годам и профессии романтичного Митеньку, так не похожего на него, Базиля.
Да, отец и сын Голушко были абсолютно разными. Разными, как белое и черное, как небо и земля, как человек и инопланетянин (нет, пожалуй, у последних общего было гораздо больше). Они были антиподами. Двумя полюсами: южным и северным… Если бы не фамильное голушкинское родимое пятно на Митиной ягодице (такое же было у отца, деда, прадеда), Базиль ни за что бы не поверил в свое отцовство, решив, что ему пытаются навязать чужого дитятю. Тем более, обстоятельства, при которых он узнал о том, что стал папой, не располагали к доверию…
История с отцовством началась сорок лет назад. Тогда молодой Базиль, красавец, франт, кутила, успешный катала-гастролер вернулся в родной город из очередного тура по приморским курортам. Вернулся богачом. Это лето вообще было для него крайне удачным: его ни разу не побили, не киданули, не обыграли, не задержали (последнего он особенно опасался, так как в тюрьме он уже посидел и ему там страшно не понравилось). Осень тоже выдалась на славу – родной город встретил его не просто ласково, а восторженно, страстно. Все его любили, принимали, уважали. Любили лихие девчонки, принимала местная братва, уважали дружки-приятели. Особенно приятно было то, что среди городских проституток он пользовался таким успехом, что ни одна не спросила за свои услуги денег. Так и перезимовал: по-маленькой поигрывая, по-крупному тратясь, пьянствуя с дружками, веселясь с девчонками…
Вот если бы не было в ту зиму настолько хорошо, не задержался бы он в городе так надолго и не обрел бы сына. Но он задержался: начал собираться на гастроли, не как обычно, в мае, а в начале июня. И вот когда до отъезда оставался один день и Базиль уже сидел на чемоданах (в тот момент он на самом деле сидел на чемоданах, то есть пытался умять вещи задом, так как коленом не получалось), в его квартиру постучали. Он открыл. На пороге обнаружилась знакомая деваха. Он не очень хорошо помнил, как ее звали, но был уверен, что кличка у нее Кувалда, потому что до того, как стать проституткой, девушка была метательницей молота, а завершила свою спортивную карьеру после сложной травмы плеча.
Базиль очень удивился, увидев ее: во-первых, по словам ее товарок, Кувалда отошла от дел и уехала из города в деревню к родителям, а во-вторых, на ее могучих руках лежал маленький попискивающий сверток, который можно было принять за укутанного одеялком поросенка.
Несколько секунд Базиль и его гостья таращились друг на друга в полном молчании, пока Кувалда не сказала:
– Это тебе, – и протянула ему теперь уже кряхтящий сверток. – Забирай.
– Что это? – с опаской спросил Базиль, но презент все же взял – не обижать же девушку, не поленившуюся притащить в город живую хрюшку. – Поросенок?
– В каком-то смысле, – хмыкнула Кувалда.
– А почему живой? Не могла забить, что ли?
– Ты че, в натуре, с дуба упал? – взревела барышня, выхватывая из рук Базиля сверток. – Такие шутки шутишь!
– Да какие уж тут шутки… Где я тебе в городе забойщика скота найду?
Кувалда непонимающе на Базиля уставилась, посверлила его своими бледно-голубыми глазами, потом раскатисто расхохоталась.
– Ты действительно решил, что это поросенок?
– Ну да… Я подумал, что ты его самолично выкормила, чтобы мне подарить, – Базиль игриво подмигнул, – когда-то ты была от меня без ума…
– Вот это точно! Без ума! – громыхнула Кувалда. – За что и поплатилась! – С этими словами она откинула край одеяла, и в образовавшемся отверстии показалась сморщенная младенческая мордашка. – Знакомься, Базик, твой сын, Митюня!
Базиль отпрянул от так называемого сына, как от больного проказой.
– Убери сейчас же, дура!
– Чего это? Сын твой, тебе и воспитывать…
Она опять попыталась всучить Базилю сверток с младенцем, но тот отскочил в глубь прихожей с резвостью спортсмена-прыгуна.
– С чего ты взяла, что он мой? – выкрикнул Базиль на скаку.
– Я как тебя увидела, сразу решила – ребеночка рожу. Вот и родила… – Кувалда покрепче обхватила сверток и начала заходить с фланга, загоняя Базиля в угол прихожей. – Только теперь поняла, что погорячилась… Мне в деревне тошно, а тут с ребенком тяжко. Так что придется тебе его немного у себя подержать, я его, может, потом заберу, а пока… – Она загнала Базиля в угол и взгромоздила ему на руки сверток с младенцем. – Бери!
Прижатый к стене пудовыми грудями, Базиль начал задыхаться. Конечно, можно было дать наглой бабе в лоб, но он никогда не бил женщин, поэтому легонько оттолкнул ее локтем и сипло спросил:
– А мне он куда?
– Девай, куда хочешь. Можешь даже в детдом отдать, мне все равно…
– Сама и отдавай! – рявкнул он, возвращая младенца в мамашины руки.
– Не могу! – плаксиво протянула она. – Кровинушка ведь родная…
Базилю спектакль стал надоедать, поэтому он ухватил Кувалду за воротник, встряхнул, после чего пинком отправил к двери.
– Катись отсюда вместе со своей кровинушкой, идиотка! За лоха меня держишь? Чужого пацана хочешь мне впарить?
– Твой он! Твой, Базик! – заверещала Кувалда. – Христом богом клянусь!
– Пошла вон!
– Не веришь? Тогда смотри! – И она сорвала с малыша одеялко, затем марлевый подгузник и сунула под нос Базилю круглую розовую задницу. – Смотри!
Базиль посмотрел. На левой ягодице имелось темное родимое пятно в форме сердечка. Голушкинская метка или, как говорил Васин отец Дмитрий Константинович, божье клеймо. Им клеймили всех мужиков рода Голушко, начиная от основателя династии Миколы и заканчивая Базилем.
– У тебя точно такое же! – выкрикнула Кувалда, хватая Базиля за мускулистую ягодицу. – И на том же самом месте! Я помню, ты мне говорил, что у всех твоих предком такое имеется, и что по нему баб на верность проверяли!