Последнее желание
Шрифт:
Похоронная процессия переместилась в какую-то второсортную кафешку рядом с домом Леши. Приглушенно-желтая краска на стенах, металлические тонкие стулья, безликие пейзажи в рамках, немного пыльные искусственные цветы на подоконниках. Тоскливо, прям завыть хочется.
Отобедали полагающимися угощениями и стали постепенно разбредаться по домам. Лешину маму две женщины вывели под руки, и, хотя после моего солнечного трюка она выглядела более или менее спокойно, на подходе к серому обшарпанному подъезду старой хрущевки вся сжалась. Видимо, боялась зайти в опустевшую квартиру. Мы с Лешей напряженно следили за ней. Она о чем-то коротко переговорила с женщинами в траурных платочках, и, судя по тому, что они отправились без нее, отпросилась немного побыть одной. Перешла небольшую дорожку,
Женщина устало склонила голову, прислонившись лбом к облупившимся качельным трубам, и закрыла глаза. Леша стоял рядом, напряженно кусая губы, а я все отчетливее понимала, что он не сможет просто так взять и уйти. Я бы тоже не смогла. Несмотря на наши с мамой натянутые отношения, я не смогла бы бросить ее в таком состоянии. Как уйти навсегда, если не уверен, что без тебя все не рухнет? Но ему нужно уходить. Приступы ярости, захватывающие его, – это лишь начало пути. Горечь, обида, непонимание, боль – все это будет постепенно захватывать его разум, пока однажды он полностью не слетит с катушек и не превратится в злого духа.
Я закрыла глаза, на полную раскручивая внутри оставшуюся во мне капельку сил, и прислушалась. Все-таки фокус с тучами высосал из меня почти все, хотя раньше я могла бы проделать все это по щелчку пальцев, даже не заметив. Медленно, как в бурлящую воду, я погружалась в обычные звуки большого города: шум шоссе, гудки автомобилей, смех, детские крики, щелчки зажигалки, стук каблуков, скрип качелей и шуршание готовых сорваться с веток листьев. Не то, не то! Вздохнула и растянула территорию поиска дальше. Все дальше и дальше, врываясь в осеннюю тишину загородных поселков. Тут что-то меня зацепило. Прислушалась еще сильнее. Какое-то шуршание, похожее на целлофановый пакет, и жалобное пищание.
Шагнула туда и невольно отпрянула. Кругом какие-то заколоченные наглухо дачи, прямо передо мной большая лужа и захламленная помойка, огороженная, как ни странно, кирпичной стеной. Снова шуршание, сразу следом почти задушенный писк. Обошла лужу, приближаясь к воняющей куче мусора. Мешки не помещались в два огромных контейнера, которые были навалены и сверху, и сбоку, и вообще повсюду без какой-либо системы. Я протиснулась бочком за баки, ведомая внутренним компасом, который безошибочно вел меня к тому, что мне было нужно. Да, Душу мне найти было не под силу, а вот таких вот мелких животинок… В черном неплотно завязанном целлофановом пакете я нашла то, что искала – крошечного, еще слепого щенка. Четверо его братьев были уже мертвы, но один, черненький, махонький, слабо шевелился. Чертыхаясь и проклиная бесчеловечного гада, который мог вот так запросто выкинуть новорожденных щенят, догадавшись завернуть их в пакет, чтобы уж точно обеспечить им мучительную гибель, я выудила выжившего малыша и спрятала под полу пиджака. Ты-то мне и нужен, дружок! Точнее, не мне нужен…
Вышла рядом с Лешей. Он даже не удивился. Достала свою притихшую находку.
– Щенок? Серьезно? – скептически поднял он бровь, осматривая грязного щенка. – Мама никогда и слышать не хотела о собаке в доме.
Тут Лешина мама издала тихий, полный боли стон, все еще не открывая глаз. По щекам заструились слезы. Леша снова воззрился на собаку, но уже более внимательно:
– Хотя теперь… Черт знает…
– Мне нужно, чтобы она хотя бы посмотрела на него, чтобы понять. – пробормотала сбивчиво я, оглядываясь. Недолго думая, сунула щенка в ближайшие кусты. Чувствовала, что сил оставалось только на перемещение нас обоих домой, но раз уж взялась…
Животное, вновь оказавшись без спасительного тепла, жалобно тоненько заскулило. Я его понимала – не май все-таки на улице. Лешина мама открыла глаза. Писк повторился с еще большим отчаянием. Женщина с трудом поднялась, прошаркала тяжелыми ногами к заветным кустам и замерла. А я увидела то, что хотела: тоненькую золотую ниточку, протянувшуюся от сердца к сердцу. Она вилась, сплетая две судьбы, все утолщаясь, пока не превратилась в крепкий канат. Надо
– Этот малыш выиграет твоей маме пятнадцать лет, – улыбнулась я. – Я конечно понимаю, что собака – это не замена ребенку, и все же… Он останется с ней до самого конца, будет оберегать, утешать и отвлекать.
Леша завороженно наблюдал, как мама наклонилась и взяла щенка, быстро рассмотрела, потом сунула под пальто и торопливо зашагала домой с таким видом, будто совершила кражу. Парень проводил ее тоскливым взглядом. Ему было очень нелегко, впрочем, у меня тоже болело все тело от выпотрошенного ресурса, а внутри все горело от нахлынувших за день воспоминаний и тяжелых эмоций. Я вымоталась.
– Леш, пойдем выпьем?
Парень слегка удивленно посмотрел на меня и почти сразу кивнул. Взяла его за руку, сделала шаг и пошатнулась, едва не распластавшись на старой гладко стоптанной брусчатке. Леша вовремя поддержал. Глянул обеспокоенно:
– Ты чего?
– Все. Домой пойдем сегодня пешком, потому что я как выжатый лимон, – постаралась бодро улыбнуться. Парень рассеяно кивнул, с любопытством оглядываясь.
Мы были на одной из старых улочек Сумеречного города: брусчатка, влажно блестящая от недавно прошедшего дождя, липнущие друг к другу узкие домики с огромными окнами, черепичные крыши и изысканные фрески на фасадах. Так ее видела я, но, стоило сделать пару шагов по направлению к моему любимому бару, как картинка начинала меняться, будто все вокруг было лишь частью детской картинки-голограммы. Посмотришь под одним углом – видишь одно, посмотришь под другим – уже совсем другое. Так, сквозь старомодные здания просматривались современные кубы из стекла и ровной кирпичной кладки, на место брусчатки ложился гладенький асфальт, а на изогнутых крышах вместо черепицы виднелись бесконечные лаунж-зоны. Сумеречный город каким-то немыслимым способом подстраивался под смотрящего на его улицы. Какой он на самом деле – не известно. Для каждого свой, всегда разный.
– Офигеть. – выдал Леша, забавно переминаясь с ноги на ногу, чтобы немного наклоняться то влево, то вправо, ловя удивительный эффект. – Это как так?
– Добро пожаловать в Сумеречный город! – жизнерадостно произнесла я и поманила его к неприметной черной дверке, ведущей в подвальное помещение бара «Гало».
Внутри было как всегда многолюдно, от чего и без того небольшое помещение становилось совсем крошечным и тесным. По правую руку тянулась барная стойка из цельного среза дерева с неровным краем, сохранившим свои первоначальные очертания, по левую, прижавшись к стене с обнаженной кирпичной кладкой стояли столики, а посередине бродил или танцевал самый разношерстный контингент.
Леша застыл, разглядывая толпу то ли с ужасом, то ли с удивлением. Хотя не могу понять, что его так поразило. В районе бара вовсю танцевали молодые ведьмочки, разряженные в откровенные наряды из безумного сочетания кожи и кружев. Волосы девчонок радовали глаз немыслимыми неоновыми цветами. Рядом топтались волколаки 4 . Парни время от времени бросали горячие взгляды на ведьм и о чем-то переговаривались. Кроме выдающейся мускулатуры, татуировок и звериной грации в движениях ничто не выдавало в них оборотней. Чуть поодаль скучковались вампиры, одетые так, будто упали в ворох разномастной одежды, выброшенной каким-нибудь театром: кто в пышных помпезных платьях века эдак семнадцатого, укороченных выше колена для удобства, кто в огромных косухах будто с чужого плеча или классических костюмах, а кто вообще в лоснящихся от люрекса лосинах, меховых коротких шубках безумных цветов и ботинках на высоченной платформе. Пару раз я заметила хмурых патлатых домовиков, волочащих бороды по полу (видимо, находятся в поиске нового дома), а также бледных русалок в длинных полупрозрачных платьях и с длиннющими волосами, которые вечно выглядели мокрыми. Но, в целом, ничего такого, что бы, по моему представлению, могло заставить Лешу застыть с открытым ртом.
4
Волколак – в славянской мифологии человек-оборотень.