Последние дни Российской империи. Том 1
Шрифт:
В этой суетливой, торопящейся толпе Саблин ловил себя несколько раз на том, что и он торопился. Он замедлял шаги, но толпа, обгоняя его, подхватывала за собою, и он снова шёл скоро.
За Тверскими воротами, пройдя фабрику Сиу и несколько дач, Саблин увидел, что широкое поле, открывавшееся влево от шоссе, было покрыто чёрною толпою и глухо гудело. Это его удивило. Он знал, что раздача подарков назначена после двенадцати часов, было около шести часов утра, а уже поле было запружено народом. Это заинтересовало Саблина, и он подошёл вплотную к толпе. И, как только подошёл, почувствовал, что он уже закупорен в этой толпе и выхода
— Что Господь грехам терпит, — сказал, отирая градом катившийся пот, купец. — Экая уймища народа, а городовых не поставили.
— А вы по фараонам соскучились, — сказал мастеровой. Купец скосил на него глаза и ничего не ответил.
— Распоряжение свыше было, — почтительно сказал чиновник, поглядывая на Саблина, — чтобы, значит, никакой полиции, никакого стеснения народа. Слышно, Государь Император изволил остаться отменно доволен тем порядком, какой был на иллюминации, и приказал, чтобы полиции не было.
— Ах, и народ же зверь! — сказал купец.
— Смотрите, что делают, — сказал, приподнимаясь на носках, чиновник.
— А что? — спросила барышня.
— Да, кажись, на забор ребята полезли, — сказал чиновник.
— Ну вот, смотрите, пожалуйста, — сказал купец. — Этакое безобразие.
— Раздают, раздают подарки, — раздались голоса.
— Что же, пускают, что ль? — спросил купец и осторожно, локтем отодвинув Саблина, протискался вперёд.
— Вы куда лезете-то, не спросивши? Вишь, как господина офицера придавили, — сказал мастеровой.
— Куда лезу. Народ попёр, и я с ним. Действительно, сзади толпа напёрла и подалась вперёд.
— Господа, не толкайтесь, не видите — ребёнок, — растерянно закричала в толпе какая-то женщина.
— Где же его увидать.
Спереди назад, через толпу, протискивались какие-то красные растерянные люди. Они несли платки с подарком.
— Раздают, что ль? — спрашивали их.
Они отирали пот, осматривались, как ошалелые, и говорили глухим голосом:
— Там ребята забор перелезли. Так в народ кидают.
— Какой же это порядок?
— Там не выстоишь, братцы. У вас хорошо. Простор… а там барышню одну насмерть задавили, так мёртвая и стоит с народом. И вынести нельзя.
— Экий ужас рассказываете.
— Да ужас и есть. Там прохоровские ребята через забор перелезли, пива бочку на столбах увидали, решили свалить, чтобы напиться пива-то. Ну и раскачивать стали столбы-то.
— Что ж свалили, что ль?
— Свалили. Не то осьмнадцать, не то двадцать восемь человек насмерть задавило, бочкой-то. Да.
— Ну, что же народ-то?
— Народ-то? Народ пиво лакает. Известно, всякому лестно, даровое, царское.
— Так, говоришь, насмерть задавило людей-то.
— Ну известно насмерть. Говорю: лежат. Упокойники, совсем… бе-елые!
— А народ, говоришь, пиво лакает?
— Да, пьёт же! Ему что! Народ ведь, не люди! Он озверел теперь, народ-то. Ему всё одно.
— Что ж это, ребята, там выдают. А мы стоим зря. Не такие, что ль, дюди? Ну навались! Айдате вперёд.
Толпа пошатнулась и подвинулась вперёд. Саблин не хотел идти, знал, что это безумие, и не мог не идти, толпа несла его.
— Осторожнее, осторожнее, тут лежит кто-то.
Впереди открывалось свободное пространство. И казалось странным, что там не было людей, тянуло заполнить его, чтобы ближе стать к заветному забору. Толпа устремилась к нему. Задние напирали, передние почти бежали и не могли остановиться, но когда подходили — старались пятиться, кинуться в сторону и не могли. Толпа толкала их. Земля круто обрывалась под ногами, здесь были рвы, остатки фундаментов бывшей здесь выставки. Валялись камни, обломки кирпичей. Передние, вытаращив в ужасе глаза, спотыкались и падали на дно, пытались встать, поднимались на четвереньки, кричали что-то, но уже сыпались на них другие люди, и ров наполнялся телами. Туда нельзя было идти, надо было дать встать, распутаться этим лежащим людям, но остановиться было невозможно. Сзади теснили, и толпа сталкивала передних, наполняя ров, заставляя идти по лежащим.
— Куда прёте! Здесь нельзя. Люди лежат.
— Не напирайте! По людям не пойдёшь.
— Живые?
— Кто знает. А только полегче бы надо.
— Вали, вали вперёд, что стали?!
— Там выдают! Выдаю-ют! Пустили!!
— Навались, ребята, дружней!
— Да не давите так!
— Сами не давите. Меня давят, я ничего.
— О, Господи, страсти какие!
Во рву ещё ворочались и шевелились люди, но уже нельзя было не ступить. С ужасом и отвращением становилась нога на чью-то спину, на детскую руку, на лицо. Старалась легче пробежать, не ощущать живого тела, но сзади надавливали и, чтобы самому не упасть, приходилось становиться прочно, на весь след.
— Вот страсти Господни!
— Лежат миленькие!
— Дождались подарочков!..
— Ну дела!
— И куда это полиция позадевалась!
Когда Саблин дошёл до этого места, он остановился. Остановились и купец, и чиновник, и студент с девушкой. Они составили оплот, который толпа должна была обтекать, и, когда напор стал реже, они стали вытаскивать тела людей из канавы.
— О, Господи! — стонал купец. — Вот дождались праздника-то. Сколько их!
Их были сотни. Вправо и влево весь ров был завален трупами. Но могли быть и живые. К Саблину подошли ещё сердобольные люди. Сообщили полиции, и она явилась запоздалая, сконфуженная, виноватая. Вызвали сапёров откапывать засыпанных, затоптанных землёю людей, вызвали пожарных с бочками воды и линейками. Близился час приезда Государя необходимо было привести поле в порядок. За забором шумел и волновался народ, слышался вой и пьяные разгульные крики. Здесь, на истоптанном, жарком поле, длинными шеренгами укладывали мертвецов. Дети с бледными, зелёными, худыми лицами, искажёнными мукой, гимназистик в синем мундире с серыми брюками, девочка-гимназистка в чёрном переднике… Саблин проходил с ведром воды, принесённым студентом, и отыскивал тех, у кого не ушла ещё совсем жизнь.
— Вот этот, — кричала ему барышня, становясь на колени перед могучим телом бородача дворника, — кажется, дышит, господин офицер, дайте ему воды.
— Известно — асфиксия, разве её предусмотришь, — говорил многозначительно чиновник.
Кое-кто, больше мужчины, приходили в себя. Они тупо осматривались и мотали головами, ничего не соображая.
Мимо шли люди, уже добившиеся подарка. Они весело болтали, счастливые своей добычей. Проходили девушки, просто и мило одетые, красные, помятые, и каждая несла по три подарка.