Последние дни. Том 1
Шрифт:
– Э-э… она тоже лишилась рассудка в Лос-Анджелесе?
– Да. Вернее, неподалеку, в Лейкадии… Впрочем, это уже почти Сан-Диего. Но девять дней назад она позвонила в полицию и сообщила, что убила человека. Сказала, что это был король и что она убила его стрелой для гарпунного ружья. Вы верите в призраков?
– Черт возьми, конечно, нет! – сердито бросил Кокрен и покачал головой. – Извините… я думал, что вы будете показывать мне пятна Роршаха или заставите истолковывать пословицы, как делали в Норуолкской больнице. Нет, я не верю в призраков.
– Вам случалось видеть что-нибудь такое,
– Ну, не далее как позавчера я видел на Вигнс-стрит, как человек превратился в быка.
Арментроут несколько секунд смотрел на него без всякого выражения.
– Вы перешли ко враждебному настрою.
– Нет. Извините, я…
– Только что вы были готовы к сотрудничеству. С вашей нынешней повышенной лабильностью вы не сможете плодотворно работать в группе.
– Чем? – спросил Кокрен, не понимая, почему его сочли дерзким.
– Вам показали вашу «комнату»? Рассказали, где кафетерий, душевая?
– Да.
– Тот однорукий человек, которого я не мог уговорить выйти из переговорной, – ваш сосед по комнате. Джон Бич, но мы все называем его Лонг-Джон. Я почти уверен, что это не настоящее его имя; вероятно, он выбрал его лишь потому, что его нашли в Лонг-Биче. Он у нас с ноября девяносто второго года.
Кокрен чувствовал себя опустошенным; оставалось надеяться, что однорукий не станет цитировать «Алису в Стране чудес» непрерывно.
– Он будет с вами в группе. И Дженис Пламтри – та самая женщина, с которой случился приступ в Вегасе в девяностом и которая считает, что девять дней назад убила короля. Вы можете тоже принять участие. Если вы проявите излишнюю импульсивность или разрезвитесь, я попрошу вас уйти.
«Разрезвлюсь?» – подумал Кокрен, невольно представляя себе звериные головы с клыками и рогами на каменном полу старой коптильни.
Арментроут повел его обратно по коридору в телевизионное фойе, но Кокрен приотстал в дверях, а доктор прошагал по блестящему навощенному полу и опустился в одно из покрытых чехлами кресел, стоявших вокруг стола для заседаний близ окна. За столом уже сидели четверо мужчин и две женщины; от входа в зал можно было рассмотреть только их силуэты, и Кокрен подумал, что, пожалуй, пора уже включить свет или задернуть занавески, потому что предвечернее солнце заливало комнату горизонтальными оранжевыми лучами сквозь кусты, вившиеся за армированными стеклами.
– Мои гражданские права грубо нарушены, – резко говорила сидевшая за столом молодая женщина. – Я ничего не подписывала, и меня удерживают здесь против моей воли. Сколько насчитают в Сан-Диего за девять дней на муниципальной автостоянке, а? Могу поручиться, штраф будет больше стоимости самой машины, – это всего лишь «Тойота силери» восемьдесят пятого года, но она нужна мне для работы, и вы за все это ответите, докторишки недоделанные.
– Дженис, это была «Тойота крессида», – сказал Арментроут, и шар его головы, освещенный сзади, повернулся то ли к Кокрену, то ли к окну. – Если только вы не имеете в виду какую-нибудь еще машину – например, автобус.
– Идите в жопу, доктор, – ответила женщина, – вы меня больше не запугаете. Она была припаркована по всем правилам, и…
– Дженис, –
Кокрен понял, что вопрос относится к нему, и нерешительно поплелся вперед.
– Проходите и садитесь, Сид, – распорядился Арментроут и сказал, обращаясь к группе: – Это новый пациент Сид Кокрен.
Кокрен ускорил шаг, прищурился от света и направился к ближайшему свободному креслу, которое оказалось в конце стола, рядом с рассерженной молодой женщиной; окно оказалось справа и чуть позади него.
– Здравствуйте, Сид, – сказал мужчина, одернувший сердитую женщину; на нем, как и на Арментроуте, был белый халат, и он, по всей видимости, тоже являлся врачом. – Как поживаете?
Кокрен посмотрел в молодое улыбающееся лицо и ровным голосом ответил:
– Прекрасно.
– Хо-хо! – вставил Арментроут.
– Меня зовут Фил Мьюр, – продолжал молодой врач. – Мы собрались здесь сегодня, для того чтобы обсудить проблему самооценки. Я как раз говорил о том, что нельзя никого полюбить, пока не научишься любить самого себя…
Его перебила все та же женщина:
– А я как раз говорила: «Идите в ж…, доктор». – Она указала на Арментроута. – Ему. «Хо-хо!» Гнусный жирдяй.
Кокрен испуганно взглянул на нее – и поймал себя на том, что ему приходится сдерживать улыбку. Загорелое лицо под шапкой растрепанных белокурых волос, с раздвоенным подбородком, широким ртом и высокими скулами выдавало характер, которому лучше всего подходило французское слово gamin [16] , а смеховые морщинки под глазами и на щеках заставляли воспринимать ее взрыв как некую ребяческую браваду.
16
Сорванец (фр.).
Рассчитывая спасти ее от изгнания с группового тренинга, он снисходительно хохотнул, как будто услышал какую-то нейтральную шутку.
Но стоило ей резко повернуть голову к нему, как он осекся. Ее зрачки были не больше булавочной головки, и вокруг радужек было слишком много белого, и туго натянутая кожа на скулах шла пятнами…
Неожиданно для всех старичок, который только что, как всем казалось, спокойно дремал, подался вперед и стукнул хрупким кулачком по столу, разбросав костяшки забытого кем-то домино.
– Убийцы! – взревел он. – Вот кто вы такие! Врачи-убийцы! Вы убиваете меня своими иголками! – Он резко повернулся в кресле и вдруг стиснул обеими руками горло Мьюра.
Мьюр сумел подняться на ноги, подняв вместе с собой и старичка, но разжать сдавившие горло пальцы не смог, и жилы под напряженным подбородком вздулись, как натянутые канаты.
– Санитары! – взревел Арментроут, вскакивая на ноги, отшвырнув кресло. – Зеленый код! Срочно, инъекцию!