Последние дни
Шрифт:
— Ты не говорил, что знаешь столько генералов.
— Я не говорил, что знаю двух министров и трех генералов? Это было потрясающе. Самый прекрасный день в моей жизни с момента первого причастия. Моя мать так плакала от волнения. В молодости все мы глупые. Было три генерала.
— Только не говори, что три генерала были на твоем первом причастии.
— Нет. Было два министра и три генерала. Два плюс три — пять, не считая Толю, который не пришел.
— Лучше иди ложись.
— Нет. Я не буду ложиться. Ложатся, только чтобы умереть. Мне Толю сказал. Толю — мой старый друг, друг детства. Он теперь
Говорил он с трудом.
— Не надо было тебе столько пить, — обеспокоенно сказала Фаби.
— С двумя генералами и тремя министрами? Смеяться изволите. Это не представлялось возможным, мадам, ибо два плюс три — пять.
Он встал.
— Я буду спать стоя, чтобы не умереть.
Упал на колени.
— Да будет так.
И принялся читать молитву.
— Вот черт, — сказала Фаби, — что на него нашло?
Она подхватила старика под мышки, доволокла до дивана и умудрилась на него затащить. Он не сопротивлялся, только бормотал. Приняв горизонтальное положение, он замолчал, потом посмотрел на Фаби.
— Фаби.
— Ты меня узнаешь?
— Фаби, я умру.
— Что ты несешь?
— Впрочем, все когда-нибудь умрут.
— Антуан, бедненький, у тебя вино было с грустинкой.
— Если ты хочешь, чтобы я спал лежа, я буду спать лежа, но если я буду спать лежа, я умру.
— Не волнуйся. Спи.
— Это было потрясающе. Потрясающе. Было два министра и три генерала. Два плюс три — пять, не считая Толю, который был на каких-нибудь похоронах, поскольку мой друг Толю хоронит сейчас всех подряд. Было много-много народу, и все мною восхищались, потому что я теперь богач-миллионер. Все свои миллионы я поместил в большой ларец под гробом Шарлеманя в Экс-ла-Шапель [112] . Это только часть моего состояния, ведь кроме этого богатства я владею всей Рейнской областью и всем левым берегом Рейна. Немцы об этом не подозревают. Дураки, правда?
112
Шарлемань — Карл Великий. Экс-ла-Шапель — французское название Аахена.
— А то.
— Они-то дураки, но я умру. Слушай мое завещание: Рейнскую область я передаю Франции, а мои миллионы — тебе. Ты все поняла?
— Естественно, поняла. Что мне делать с Рейнской областью!
— Ты передашь ее Франции. Я посильнее двух министров и трех генералов. Я богач-миллионер. У меня пятьсот миллионов. Что ты будешь делать с пятьюстами миллионами?
— Закажу тебе роскошное надгробие.
— Ты умница. Настоящий парижский воробушек: всегда найдешь смешное словечко. Я знаю, что в тебе можно не сомневаться. Можно спать спокойно.
И он уснул, продолжая бормотать.
«Отвратительно в его возрасте напиваться», — подумала Фаби.
На следующее утро, когда она проснулась, Браббан уже встал. Она позвала его. Он пришел с барсучьей кисточкой для бритья — собирался намазывать себе лицо.
— Привет, Фаби, детка. Хорошо спала?
— Неплохо, а ты?
— Превосходно, превосходно. Знаешь, вчера вечером все прошло потрясающе.
— Только не говори, что были два министра и три генерала, ладно?
— Почему нет? Конечно, были два министра и три генерала. Два плюс три — пять, не считая Толю.
Он говорил, заикаясь. Фаби взглянула на него, с подозрением сдвинув брови.
— Это ты прислал мне вчера зонтики?
— Какие зонтики?
— Двести зонтиков от «Базар Отель де Виль».
Браббан задумался, держа кисточку торчком, словно факел. Улыбнулся.
— Я купил тебе зонтики, потому что зимой часто будут дожди. Это мне сказал мой друг Альфред. Помнишь, Альфред, мой друг, который все знает, все видит и может все предвидеть. Он сказал, что зимой часто будут дожди. Вот я и подумал, что зонтики могут тебе пригодиться.
— Двести?
— Да. Я купил тебе двести зонтиков, потому что зимой часто будут дожди. Это мне сказал мой друг Альфред. Помнишь, Альфред, мой друг, который все знает, все видит и может все предвидеть. Он сказал, что зимой часто будут дожди, вот я и купил тебе двести зонтиков, потому что подумал, что зонтики могут тебе пригодиться.
Фаби посмотрела на него с ужасом.
— Ну вот, — прошептала она.
— Ну вот, — эхом повторил Браббан. — Пойду бриться, — добавил он.
Не сходя с места, он сунул кисточку себе в рот. Победно взглянул на Фаби, затем, вытащив кисточку, стал плеваться по сторонам мыльной пеной.
— Ну вот, — повторил он. — Ну вот, ну вот, ну вот.
И принялся смеяться.
— А что — вот? — лукаво спросил он. — Браббан сейчас умрет. Браббан сейчас умрет, потому что лег спать. Если бы не лег, то жил бы еще не одну сотню лет. Но он лег, так что умрет. Умрет, оставив Рейнскую область Франции, а пять миллиардов своей девочке Фаби. Так ведь, Фаби, детка? Не стоит благодарности! Пять миллиардов — это самое малое, что я могу тебе дать. Но Рейнская область, естественно, Франции!
— Понимаю, естественно. Слушай, можно мне позвонить? Я плохо себя чувствую. Хочу вызвать врача.
— Ты плохо себя чувствуешь? Что с тобой? Погоди, я позвоню моему другу, профессору Вюльмару, выдающемуся профессору Вюльмару.
Он направился к телефону.
— Не надо, оставь, — крикнула Фаби.
— Мы позвоним выдающемуся профессору Вюльмару.
Он снял трубку и назвал номер.
— Алло? Алло. Я хотел бы поговорить с доктором Вюльмаром. Это месье Браббан. Да. Да. Доктор Вюльмар? Да, алло. Прекрасно. Я звоню, потому что меня попросила позвонить моя подружка. Алло. Вы меня поняли? Не совсем? Все очень просто, доктор. Я сейчас умру. Вы поняли? Я умру, потому что спал лежа. А? Какие шутки? Вам повторить? Я сейчас умру, потому что спал лежа. Вы поняли? Это срочно. Я сейчас у своей подружки, мадемуазель Фаби д’Алинкур, 45, авеню Моцарта. Это срочно, вы поняли? До свидания, доктор.
Он повесил трубку.
— Видишь, все просто. Славный доктор Вюльмар. Пойду бриться.
Он направился к ванной с кисточкой в руке.
— Погоди, — сказала Фаби. — Погоди, пусть приедет.
— Я не могу принимать выдающегося профессора Вюльмара, не побрившись.
Браббан посмотрел на нее.
— Погоди, — повторила она. — Ты можешь подождать?
Он сел, расставив ноги и положив кулаки на колени; кисточку он держал, как скипетр. И молчал, пока в дверь не позвонили.
Вошел доктор Вюльмар.