Последние халдеи
Шрифт:
Снял у дверей галоши и мило улыбнулся.
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, - довольно приветливо ответили мы.
Он взобрался на кафедру, ласково и внимательно оглядел сквозь очки класс и тихо сказал:
– Вы знаете, кто я?
– Догадываемся, - ответили мы.
В нашем классе давно уже не было преподавателей анатомии, биологии и русского языка, и вот мы наперебой стали высказывать свои предположения:
– Анатомик!
– Биолог!
– Русский!
– Я - графолог, - сказал человек.
Этого мы не
– Это что же такое - "графолог"?
– спросил Воробей.
– А вот что, - сказал человек, - я по почерку, по начертанию букв и прочих графических знаков определяю характер человека и его склонности.
– Здорово!
– закричал Мамочка.
– А шпаги глотать вы умеете?
– спросил Японец.
– Нет, не умею, - ответил человек.
– Я - графолог. По почерку я узнаю людей злых и мягких. Я угадываю тех, кто склонен к путешествиям, и тех, кто не любит излишних движений и пертурбаций.
Мы радостно ржали.
– Фокусник!
– заливался Янкель.
– Ей-богу, фокусник!
– Хиромант! Гадалка!
– визжал Японец.
Человек, все так же улыбаясь, порылся в карманах пальто и вытащил оттуда какой-то конверт.
Мы замерли.
– Вот, - сказал он, вытряхивая из конверта на кафедру кучу квадратных билетиков.
– Я дам каждому из вас по такому билетику и попрошу написать какую-нибудь фразу. Кто что пожелает. Содержание и смысл не имеют значения.
– Послушайте, - сказал Японец.
– Зачем все это?
– Ага, - улыбнулся графолог, - вы любознательны, молодой человек, это похвально. Прежде чем приступить к воспитательской работе, я должен изучить аудиторию. Моя наука, графология, помогает мне в этом. Возьмите билетики, мальчики.
Мы кинулись на приступ кафедры и расхватали билетики нашарап. После этого быстро, как никогда, мы расселись по своим партам.
– Пишите, - сказал графолог.
– Что хочешь писать?
– закричал Купец.
– Что угодно, - ответил графолог.
И мы постарались. В самом деле, что можно было ожидать от дефективных шкетов? Что, помуслив карандаши и поскоблив затылки, они напишут нежным, изящным почерком:
"Луна сияла в небесах"?
Или:
"Я люблю мою маму"?
Записки, поданные графологу, были сплошь непристойные. Вычурные ругательства не помещались на маленьких квадратиках. Специалисты по ругани делали переносы и дописывали слишком сложные предложения на оборотной стороне бумаги.
– Прекрасно, прекрасно, - сказал графолог, собирая записки в груду. Вы слишком прилежны. Всё?
– спросил он.
– Всё, - ответили мы.
Поправив очки, он начал читать. Уже на четвертой записке он так покраснел, что мы испугались. Так умеют краснеть только девочки и некоторые мальчики, которых часто дразнят и бьют. Взрослых людей мы не видели этаких.
Проглядев еще две-три записки, графолог поднял глаза.
Мы испугались.
– Ну вот, - сказал он.
– Все это нужно, пожалуй, показать вашему директору. Он, мне думается, лучше сумеет определить ваши характеры и ваше поведение. Но вы не ошиблись, - вдруг улыбнулся он.
– Я - фокусник.
– Видите эту груду бумажек?
– сказал он.
– Она есть!
Загадочно улыбаясь, он снова полез в карман и вытащил оттуда что-то.
Всё больше и больше пугаясь, мы вытянули шеи, приподнялись над партами. Вытащи он из кармана змею или живого зайца, мы бы не испугались больше. Мы чувствовали себя как в цирке, где все невозможное возможно.
Но он вынул - спички.
Размашисто чиркнув, он подпалил бумагу.
Пламя скользнуло по белому вороху, потекло к потолку и проглотило наш страх.
– Теперь ее нет, - раздался голос графолога.
– Ур-ра-а-а!
– закричали мы.
– Ура! Ура!
Голубоватый дым рассеялся над кафедрой.
Человек у дверей надевал галоши.
– До свиданья, - сказал он и скрылся.
МИСС КИС-КИС
По-видимому, эту барышню долго и основательно пугали. Добрые люди наговорили ей ужасов про дефективных детей. Перед этим она прочла не одну и не две книжки про беспризорников, которые сплошь убийцы и поджигатели, которые разъезжают по белому свету в собачьих ящиках, ночуют в каких-то котлах и разговаривают между собой исключительно на жаргоне.
Барышня подготовилась.
Пока Викниксор знакомил нас с нею вечером после ужина, мы насмешливо разглядывали это хрупкое, почти неживое существо. Когда же Викниксор вышел, со всех сторон посыпались замечания:
– Ну и кукла!
– Скелет!
– Херувимчик!
– Мисс Кис-Кис...
Барышня покраснела, потупилась, закомкала платочек и вдруг закричала:
– Ну, вы, шпана, не шебуршите!
От неожиданности мы смолкли.
Барышня сдвинула брови, подняла кулачок и сказала:
– Вы у меня побузите только. Я вам... Гопа канавская!..
– Что?
– закричал Японец.
– Как? Что такое?
Он вытаращил глаза, схватился за голову и закатился мелким, пронзительным смехом. Японец дал тон. За ним покатился в безудержном хохоте весь класс. Стены задрожали от этого смеха.
Барышня громко сказала:
– Вы так и знайте, меня на глот не возьмете. Я тоже фартовая.
Она усмехнулась, харкнула и сплюнула на пол. Молодецки пошатываясь, она зашагала по классу.
– Шухер, - сказала она, - хватит вам наконец филонить. Ты что лупетки выкатил?
– обратилась она к Японцу.
Тот, не ответив, еще оглушительнее захрюкал.
– Послушай! Подхли сюда!
– закричала она тогда.
Согнувшись от смеха, Японец выбрался из-за парты и прошел на середину класса. Мы придушили смех.
– Ты что гомозишь, скажи мне, пожалуйста?
– обратилась воспитательница к Японцу.
– Ась?
– переспросил Японец.
– Что?
– Ты это вот видел?
– сказала барышня и поднесла к самому носу Японца маленький смешной кулак.