Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна
Шрифт:
Таким образом, по видимости — свободные, заключенные на самом деле следуют от двери к двери, от пары глаз к другой паре глаз, как пакеты, передаваемые из рук в руки. За пределами здания муниципальные полицейские принимают предмет этой передачи и помещают его в одно из отделений «черного ворона».
Такова практика, принятая в этом мрачном месте.
Ее не стали придерживаться, однако, в отношении Люпэна.
В случае с Люпэном доверия прежде всего лишили описанную выше прогулку по коридорам. Затем — тюремную машину. Стали с подозрением относиться ко всему, ужесточая для него все процедуры и правила.
Господин Вебер прибыл самолично, в сопровождении двенадцати полицейских — вооруженных до зубов лучших, отборнейших из своих людей, подобрал опасного заключенного на пороге его камеры и отвел его в пролетку, на козлах которой тоже сидел один из его подчиненных. Справа и слева, спереди и сзади вокруг экипажа скакали конные полицейские.
— Браво! — воскликнул Люпэн. — Такие знаки внимания трогают меня до слез. Настоящий почетный кортеж! Черт тебя побери, милый Вебер, ты всегда уважал иерархию. Помнишь, как следует себя вести с непосредственным начальством.
И, похлопав его по плечу, добавил:
— Я намерен, милый Вебер, подать в отставку. И рекомендовать тебя в качестве своего преемника.
— Это почти сделано, — проронил Вебер.
— В добрый час! А я уже тревожился об успехе моего побега. Теперь я спокоен. С того момента, когда Вебер станет шефом службы Сюрте…
Господин Вебер не стал отвечать на этот выпад. Он испытывал, в сущности, весьма сложное чувство к своему противнику, замешанное на страхе, который внушал ему Люпэн, уважении, питаемом к князю Сернину, и почтительном восхищении, неизменно жившем в нем в отношении господина Ленормана. Все это — с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение.
Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль.
— Господин Формери у себя? — спросил он их.
— Да, шеф, господин следователь — в своем кабинете.
Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями.
— Женевьева? — прошептал арестованный.
— Спасена.
— Где она?
— У своей бабки.
— Мадам Кессельбах?
— В Париже, в отеле Бристоль.
— Сюзанна?
— Исчезла.
— Штейнвег?
— Ничего о нем не знаем.
— Вилла Дюпон охраняется?
— Да.
— Какова сегодня утренняя пресса?
— Отличная.
— Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться.
Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик.
Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу:
— Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки.
— Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, — отозвался Люпэн, — и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я.
«Он надо мной издевается», — подумал господин Формери.
И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил:
— Честному человеку, каким вы являетесь, милостивый государь, теперь придется объясниться по поводу трехсот сорока четырех дел, связанных с кражами, взломами, мошенничеством, подделками, шантажом, скупкой краденого и так далее. Трехсот сорока четырех!
— Не более того? — спросил Люпэн. — Право, мне стыдно.
— Честный человек, каковым вы являетесь, сударь мой, должен держать ответ по поводу убийства некоего Альтенгейма.
— А это уже нечто новое. Такая идея исходит от вас, господин следователь?
— Вот именно.
— Здорово! Вы действительно делаете успехи, господин Формери.
— Положение, в котором вас застали, не оставляет в этом сомнений.
— Никаких, согласен. Позволю себе, однако, спросить: от какой раны умер Альтенгейм?
— От раны в шею, причиненной ударом ножа.
— Где же этот нож?
— Его не нашли.
— Как же получилось, что его не нашли, поскольку убийцей был я, и застали меня на том же месте, возле человека, которого я убил?
— По-вашему, значит, убийца…
— Не кто иной, как тот, кто зарезал господина Кессельбаха, Чемпэна и других. Характер раны — достаточное доказательство тому.
— Каким же путем он ускользнул?
— Через люк, который вы можете обнаружить в том же зале, где произошла трагедия.
Господин Формери сделал хитрую мину.
— Как же получилось, что вы не последовали такому спасительному примеру?
— Я пытался это сделать. Но выход был прегражден запертой дверью, которую мне не удалось открыть. Именно во время этой моей попытки тот, другой вернулся в зал, чтобы убить своего сообщника, — из страха перед признаниями, которых Альтенгейм не мог избежать. В те же минуты он спрятал на дне шкафа, где его и нашли, тот сверток с одеждой, которую я приготовил для себя.
— А одежда — для чего?
— Чтобы принять другой облик. Прибыв на виллу Глициний, я был намерен выдать Альтенгейма правосудию, покончить с князем Серниным и появиться опять в виде…
— Господина Ленормана, вероятно?
— Совершенно верно.
— Ну нет!
— Что-что?
Господин Формери насмешливо улыбался, покачивая указательным пальцем справа налево и слева направо.
— Нет, — повторил он.
— Что же — нет?
— История с господином Ленорманом… Это годится для публики, друг мой. Вы не заставите следователя Формери проглотить такую утку — будто Ленорман и Люпэн были одним и тем же человеком.