Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна
Шрифт:
Люпэн возвратился в свою комнату, нажал на кнопку электрического фонарика и приступил к самому тщательному осмотру помещения.
«Так и есть, — сказал он себе вскоре, — этой ночью, пока я стоял на страже под окном, здесь кто-то побывал. И, поскольку кто-то приходил, трудно усомниться, с какой целью. Ошибки определенно нет: дело весьма серьезно. На маленький удар кинжалом я могу рассчитывать вполне».
Ради предосторожности он взял одеяло, выбрал в парке укромный уголок и уснул на свежем воздухе.
К одиннадцати часам утра явился Октав.
— Все сделано, патрон, телеграмма послана.
— Хорошо. А Луи Мальрейх? Все еще в тюрьме?
— По-прежнему. Дудвиль побывал у его камеры в Санте вчера вечером; из нее как раз выходил надзиратель. Они поговорили между собой. Мальрейх — все тот же, нем, как рыба. Ждет.
— Ждет — чего?
— Рокового для него часа, черт возьми! В префектуре говорят, что казнь состоится послезавтра утром.
— Тем лучше, тем лучше, — сказал Люпэн. — Теперь хотя бы ясно, что он не сбежал.
Он отказывался что-нибудь понимать и даже искать ключ к тайне, так был уверен в том, что правда вскоре предстанет перед ним во всей полноте. Оставалось лишь подготовить свой план, чтобы враг попал в расставленную ловушку.
«Либо чтобы я сам в нее попал», — подумал он, смеясь.
Он был весел, раскован; ни одна битва не приближалась с более благоприятными шансами для него.
Слуга принес из замка депешу, которую он велел Дудвилю прислать; недавно ее доставил почтальон. Он открыл ее и положил в карман.
Незадолго до полудня в одной из аллей он встретил Пьера Ледюка и без предисловий сказал:
— Я тебя искал. Происходят серьезные события. Ты должен отвечать искренне. С тех пор, как ты здесь, — не замечал ли ты когда-нибудь другого мужчину, кроме тех немецких слуг, которых я нанял?
— Нет.
— Подумай хорошенько. Речь не идет о каком-нибудь посетителе. Я говорю о человеке, который прячется, чье присутствие ты мог заметить, менее того даже — чье присутствие мог бы просто заподозрить по какому-нибудь признаку, по мимолетному впечатлению?
— Нет… Разве у вас оно возникло?
— Да. Кто-то прячется здесь, кто-то рыщет. Где? И кто? И с какой целью? Не знаю… Но узнаю наверняка. У меня есть уже предположения. Со своей стороны, смотри в оба… Следи… И особенно ни слова госпоже Кессельбах…
И он ушел.
Пьер Ледюк, удивленный и встревоженный, продолжал путь к замку. По дороге, на одной из лужаек, он увидел синий листок бумаги. Он поднял его. Это была телеграмма, не скомканная, как бумажка, которую выбросили, но старательно сложенная, очевидно — утерянная. Она была адресована господину Мони, — на имя, которое в Брюггене носил Люпэн. В ней были следующие слова:
«Вся правда известна. Письмом открыть невозможно. Выезжаю вечером поездом. Встреча завтра восемь утра вокзале Брюггена».
«Отлично! — подумал Люпэн, который наблюдал за Пьером Ледюком из-за ближайшего кустарника. — Отлично! Не позднее чем через две минуты этот молодой идиот покажет Долорес депешу и расскажет ей обо всех моих подозрениях. Они проболтают о них целый день, и тот, другой, услышит, будет знать, так как знает все, живя в самой тени Долорес, а Долорес в его руках — как кролик, завороженный змеей. И этим же вечером будет действовать — из страха перед тайной, которую мне должны открыть».
И он удалился, напевая.
«Этим вечером… Этим вечером… Мы станцуем… Какой у нас будет вальс, друзья мои!.. Кровавый вальс на мотив маленького никелированного кинжала… Наконец! Мы как следует посмеемся!»
У дверей домика он позвал Октава, поднялся в свою комнату, бросился на кровать и сказал шоферу:
— Возьми этот стул, Октав, и не спи. Твой хозяин будет отдыхать. Охраняй его, как следует, мой верный слуга!
И уснул спокойным сном.
— Как Наполеон перед Аустерлицем, — сказал он, проснувшись.
Было уже время ужина. Он плотно поел и, покуривая сигарету, проверил оружие, сменил патроны в револьвере.
— Порох должен быть сухим и шпаги наточенными, как говорит мой приятель, кайзер… Октав!
Шофер прибежал.
— Иди ужинать в замок со слугами. Объяви, что этой ночью ты поедешь в Париж, на машине.
— С вами, патрон?
— Нет, один. Действительно, после ужина ты уедешь на виду у всех.
— Но в Париж не поеду?
— Нет, будешь ждать за пределами парка, на дороге, в расстоянии одного километра… Пока я не приду. Ждать придется долго.
Он выкурил еще одну сигарету, погулял, прошел мимо замка, увидел свет в апартаментах Долорес, затем вернулся в садовый домик. Взял в руки книгу. Это была «Жизнь знаменитых людей».
— Тут не хватает одной, причем — самой знаменитой биографии, — сказал он себе. — Но грядущее — впереди, все встанет на свои места. Рано или поздно у меня тоже появится свой «Плутарх».
Он прочитал «Жизнь Цезаря» и сделал несколько пометок на полях.
В одиннадцать тридцать Люпэн перешел в спальню.
Подойдя к открытому окну, он склонился, любуясь бескрайней ночью, светлой и звонкой, трепещущей от бесчисленных, неясных звуков. На него нахлынули воспоминания о тех словах любви, которые приходилось читать или говорить, и несколько раз произнес имя Долорес, — с жаром юноши, едва осмеливающегося доверить имя своей возлюбленной тишине.
«Давай, — подумал он наконец. — Приготовимся».
Он оставил окно приоткрытым, отодвинул шкафчик, который преграждал проход, положил оружие под подушку. Затем спокойно, без малейшего волнения, не раздеваясь, улегся поверх постели и задул свечу.