Последние ритуалы
Шрифт:
— Не пора ли нам ехать? — прервала молчание Тора. Они находились на полпути до выезда со стоянки на улицу.
Маттиас вцепился в руль обеими руками и медленно выдохнул.
— Прости, я вел себя неадекватно. Вот уж не ожидал увидеть эти письма в убогой полицейской коробке.
Он вырулил со стоянки на дорогу, и они поехали прочь.
— Могу я наконец узнать, что это за письма? — спросила Тора.
— Письма исторические, 1485 года. Принадлежали деду Гаральда. Некоторые весьма ценные. Точнее, бесценные. Я и представить не мог, что Гаральд взял их
Маттиас отрегулировал зеркало заднего вида так, чтобы заветный груз все время оставался в поле зрения.
— Они написаны одним знатным человеком из Инсбрука. В них рассказывается, как Генрих Крамер начал охоту на ведьм в его родном городе. Тогда это еще не стало повсеместным явлением.
— Напомни, кто такой Генрих Крамер. — Имя казалось Торе знакомым, но она не могла вспомнить почему.
— Один из двух авторов «Молота ведьм», главный инквизитор Тироля. Явно извращенец, поскольку особенно любил мучить женщин. Кроме травли мнимых ведьм он еще преследовал евреев и богохульников. В сущности, его мишенью могли стать люди, объединенные по любому признаку.
Тора припомнила, что немного читала об этом в Интернете.
— Ага, понятно. То есть эти письма о нем? — удивленно спросила она.
— Да, — подтвердил Маттиас. — В 1485 году Крамер прибыл в Инсбрук. Возможно, «пришел, увидел», но точно не «победил». Сначала для него все складывалось удачно: он устраивал допросы, применяя насилие и ужасные пытки. Подозреваемых в колдовстве женщин — их набралось пятьдесят семь — никто официально не защищал. Местное духовенство и светская власть испугались. Крамер проводил процессы как настоящие шоу! В основном эти шоу разоблачали сексуальные «преступления» предполагаемых ведьм. В конце концов сам епископ возмутился и выслал Крамера из города. Содержащихся под стражей женщин освободили, но их тела были чудовищно истерзаны, а дух сломлен систематическими пытками. Автор писем рассказывает, как истязали его жену. Поверь мне, это не развлекательное чтиво.
— Он писал кому-то конкретно?
— Все письма адресованы Георгу Гольсеру, епископу Бриксенскому — тому, что выдворил Крамера из города, и у меня есть подозрение, что письма сыграли в этом не последнюю роль.
— А как они попали к деду Гаральда?
Маттиас пожал плечами.
— Когда окончилась война, в Германии распродавали все. Гунтлибы воспользовались этим и диверсифицировали вложение своих капиталов, снижая риски, вызванные девальвацией марки. Их банк не обслуживал обычных вкладчиков, не осуществлял стандартных денежных операций. Благодаря деду Гаральда клиенты банка Гунтлибов ничего не потеряли. Гунтлиб-старший хорошо разбирался в курсах валют и биржевых спекуляциях, манипулировал акциями, не привлекая лишнего внимания. И чем сильнее экономика шла вниз, тем лучше становилось его положение. Тогда-то он и собрал свою коллекцию старинных реликвий.
— А кто владел письмами до него? Вряд ли это был простой человек. Обыватели не хранят на черный день
Маттиас задумался.
— Понятия не имею. Эти документы не значатся ни в каких каталогах; возможно даже, что это и подделка, но очень качественная. Дед Гаральда особо не распространялся насчет этой покупки. Инициалы на портфеле — его: Никлас Гаральд Гунтлиб. В общем, о прежнем владельце ничего не известно… Я лично думаю, что когда-то их украли из церковного архива.
Маттиас ехал по Сноррабрёйт и подавал сигнал другим водителям, намереваясь поменять полосу. Поскольку они решили, что лучше всего вернуть компьютер на Бергстадастрайти, то сейчас направлялись туда. Для этого необходимо было повернуть направо, а они никак не могли перестроиться из левого ряда. Никто из водителей не пропускал Маттиаса, скорее наоборот: казалось, ему намеренно препятствуют и направляют на мост, ведущий к кладбищу Фоссвогур.
— Да что вы такое творите?! — возмущался Маттиас.
— Смело бери вправо, — посоветовала Тора, для которой ситуация была обыденной. — Они просто берегут тормоза, а вовсе не пытаются мешать твоему движению.
Маттиас отважился — и перестроился безо всякого ущерба (если не считать громкого гудка той машины, водителю которой все же пришлось притормозить).
— Нет, я никогда не привыкну к стилю вождения в этой стране, — изумленно заметил он.
Тора улыбнулась и спросила:
— И что там, в письмах? Что случилось с этой женщиной?
— Ее пытали. Жестоко.
— А бывают не жестокие пытки? — Она ждала более подробного рассказа. — Что с ней сделали?
— Ее муж пишет о парализованных руках, о ноге, расплющенной «испанским сапогом». Оба уха отрезаны. Много такого, что бумага с трудом выдерживает. Резаные раны и тому подобное. — Маттиас отвернулся от дороги и посмотрел на Тору. — Насколько я помню, одно из последних писем заканчивалось так: «Если вы ищете дьявола, то не найдете его в том, что осталось от моей молодой и безгрешной жены. Дьявол — в ее обвинителе».
— О Боже, — содрогнулась Тора. — Как подробно ты все запомнил…
— Такое не забывается, — сухо ответил Маттиас. — Впрочем, цель автора не в описании мучений и зверств. Он пытается добиться освобождения жены, доказывает невиновность жертвы и даже прибегает, как бы мы сейчас сказали, к незавуалированным угрозам. Этот человек на грани безумия. Он любит свою жену всем сердцем. Судя по его словам, она была необычайно красивой, и они только недавно поженились.
— Ему позволили навещать ее? Письма написаны, когда узница еще сидела в тюрьме?
— И да и нет. Ему не разрешали с ней видеться, но один из стражников сжалился и позволил им обмениваться записками, которые, судя по письмам, становились все более и более безысходными. Что же касается твоего второго вопроса, то все письма за исключением одного — с просьбами ее освободить. Последнее письмо написано после того, как несчастную выпустили. То, что в нем сказано об их участи, нам всем неплохо бы вспоминать, когда мы жалуемся на жизнь.