Последний ангел
Шрифт:
Юки просто плюхнулся в тело. Наверное, не стоило так делать, тело тут же скрутило болью ломкой и изнуряющей, теперь неделю будет все болеть и ни какие подпитки не помогут. Но хуже тела отзывалась болью голова, в висках противно стучало, и Юки заскулил, свернувшись в комочек. Ему бы уснуть, но вредный сон все никак не желал приходить к нему. В голове злыми молоточками стучали мысли о том, что он не человек, что родители его не люди, и что их убили. Поверить в это не мог, или не хотел, он и сам не знал. И этот ангел, зачем ему понадобилось спасать сына демиурга ценой своей жизни? Настолько любил его отца? Или… его все равно бы убили,
Медиум сполз на пол и прижался лбом к холодным камням пола. А как бы поступил он, если бы был Роиром? Если бы на его руках оказался младенец, за которого кто-то решил, что жить он не должен, что бы он сделал? И кто-то до сих пор решает, жить ему или нет, пока он тут скулит, лежа на полу.
Игнорируя головную боль, Юки перевернулся на спину, снова вытянулся во весь рост и повторил процедуру выхода из тела. Оглянулся, посмотрел на себя и, увидев заплаканное лицо, презрительно скривился:
— Ну, Юки, ты и плакса! Размазня феерическая.
Сосредоточившись на том, что хочет видеть отца Зарины и собрал все доступные ему силы и вытянул душу демона, идти к нему сам он не хотел, не знал что там, за их гранью. Тринис хмуро посмотрел на медиума, сплюнул черной кровью себе под ноги:
— Виар приказал меня допросить?
— Нет. Я сам хочу знать.
— Вот как? Ну что ж, малец, приятно было познакомиться и спасибо, что вытащил. — демон зло усмехнулся, и Юки понял, что тот хочет мстить. С таким уровнем энергии как у него вполне можно переквалифицироваться в местный полтергейст.
Никита тут же перенаправил потоки энергии и крепко связал душу так, чтобы и тот пальцем не мог пошевелить, пригрозив:
— Развею к чертям.
— Да кто ты такой? — зашипел Тринис, пытаясь пошевелиться.
— А это тебя не касается. Говори уже про свою дочурку.
— А что мне за это будет? Отпустишь меня?
— Верну туда, откуда взял. А если будешь торговаться или молчать — развею.
Тринис пожевал губами, подумал и, наконец, выдохнул:
— Стерва она. Сказала мне, что Виар убил демона из клана Ходящих за Грань, чтобы мне не достался. Мы договорились, что поделим медиумов, добытых у Корина, мне достанется демон, а ему — человек.
— Дани умер до того, как явился Виар.
— Но я-то этого не знал! И тут падаль эта на ушко напела, мол, обманул тебя Виар, убил демона, а человека взял себе. Отомстила, сука!
— И за что мстила?
— Она любила колдуна, Корина. Он когда-то ее поймал, подчинил, и она долго жила у него, вот и влюбилась, как блудливая кошка. А потом он ее отпустил, а я отдал ее Виару. Она накануне обряда отравилась, но я успел вовремя и выходил. Мне нужен был союз с кланом Кричащих, и Зарина была гарантией этого союза, она ведь наследница моего клана. А она, тварь, сделала вид, что смирилась, образумилась, а сама стравила нас с Виаром. А Виар колдуна ее ненаглядного убил, так что она и ему мстить будет.
— Почему Корин ее отпустил?
— Я подкупил его подружку, Бертану, и она заставила его вернуть Зарину мне. Уж не знаю, как она это сделала, но ведь сделала.
— Ага. А, позволь узнать, зачем тебе так нужен был медиум, что ты даже войну затеял?
— Ангел, я хотел найти ангела. Кровь этих светлых тварей может отобрать у колдунов власть над демонами, они просто больше не смогут подчинить демона, испившего кровь ангела. Это дало бы нам преимущество в войне и, выиграв, мы бы расселились по всем мирам, мы были бы господами.
— Ну, конкретно ты уже никем не станешь. До перерождения тебе как до Китая на трехколесном велосипеде.
— Но ты же можешь мне помочь?
— А зачем мне это делать? — Юки пожал плечами — За каждый момент своей жизни нужно платить.
И, отправив демона восвояси, Юки вернулся в свое тело, свернулся калачиком, но сон пришел к нему только после рассвета.
— Бабуля, а кто убил Илью? — в сотый раз за третий день спросил Ниас.
Он сидел в тесной кухоньке и наблюдал, как ловко старческие пальцы стучат спицами, так быстро, что даже ангел не может уследить за их движениями. Старушка была к нему добра, заботилась, кормила человеческой едой, вразумляла иногда. И в последнее время ему все чаще хотелось что-то для нее сделать, что-то такое, чтобы она чувствовала себя хорошо, чтобы улыбалась. Как это чувство называется, ангел не знал, от чего оно в нем появилось — тоже, и зачем ему все это так же не понимал. Но к бабуле испытывал симпатию, может, даже привязанность. Единственное, что он умел и даже слишком хорошо — это убивать. Только старушка не желала сообщать ему, кто виновник ее горя, молчала, переводила тему, или имитировала приступ склероза и маразма разом. Но на этот раз она оторвалась от вязания и хитро глянула на ангела:
— Зачем тебе?
— Я убью его. — честно ответил Ниас, в его мире убить убийцу чем-то ужасным не считалось. Месть была в порядке вещей.
— О чем только ты думаешь? — укоризненно покачала седой головой бабушка — Нельзя так делать.
— Почему? — искренне удивился ангел. Он действительно не мог понять, почему нельзя убивать, он же всегда так делал, и о том, что это делать, оказывается, нельзя слышал впервые.
— Потому, что всякая тварь, что живет, даже убивцы, могут раскаяться. Жизнь, она бесценна, сынок, и убивая, пусть даже и убивца, ты не его убиваешь — себя жизни лишаешь.
Ниас надолго завис над сказанным старушкой, из всей ее речи он не понял ровным счетом ничего. Он, Ниас, убил стольких, что и сосчитать не мог, но сам-то не умер от этого. И почему это, убивая других, убиваешь себя?
— Я убивал. — признался Ниас — Но я ведь жив.
— Нет. — бабушка отложила вязания и воззрилась на него проницательным взглядом подслеповатых старческих глаз — Дышать, ходить, есть и спать — это не жизнь. Жизнь — это когда ты рад тому, что живешь и потому рад, что живы другие, и оттого счастлив. А ты счастливым не выглядишь, сынок, глаза-то свои видел? Мертвые они у тебя, пустые. Живые глаза, они светятся, в них любовь сияет.
— Что это такое?
— Нечто, не любил ты никого?
Ангел задумался, нахмурив брови, пытался сообразить, что такое любить и было ли с ним нечто подобное. Не вспомнил.
— И тебя никто не любил?
Он удивленно посмотрел на бабулю. Чаще всего его ненавидели, хотели или просто интересовались из любопытства.
— Тогда я буду тебя любить. — заявила старушка — Я уже тебя люблю, сынок.
Он пытался осмыслить ее слова, как это, любить? И самое главное, зачем? Это он и спросил вслух.