Последний апокриф
Шрифт:
– Ты же мне обещал! – напомнил ему черный человек (судя по тому, что ни Сучье Вымя, ни гусь, ни охрана, ни евнухи не выказывали признаков беспокойства, мертвец был невидим!).
– Всякому терпению однажды приходит конец! – честно и без обиняков признался крупье.
– Бог терпел – и ты потерпи! – недолго подумав, посоветовал Ваня.
– Но во имя чего? – искренне удивился Джордж.
– А во имя всего! – не заставил себя ждать ответ…
74 …«Во имя всего!» прозвучало для Джорджа
К примеру, если бы черный человек стал взывать к его совести и угрожать адскими муками – Джордж еще бы подумал, стоит ли напрягаться и выбирать между пытками сейчас и потом (что там будет потом!); однако ему конкретно предлагалось потерпеть во имя всего! – и это прибавляло стойкости и сил.
Как всякий рожденный в Иерусалиме, Джордж глубоко внутри себя верил, что мы существуем не просто так, но благодаря Кому-то и во имя чего-то.
Тем не менее оставалось недоумение: во имя – все-таки – чего?
Тертый-перетертый калач Джордж, навидавшийся всякого на своем веку, неожиданно восхитился исчерпывающим ответом на конкретно поставленный вопрос.
«Во имя всего!» – прозвучало легко и призывно, свежо и оригинально, просто и универсально.
«Во имя всего!» – будило фантазию, избавляло от страха, освобождало от сомнений.
Возможно, оно того стоит, засомневался Джордж, еще потерпеть во имя всего – пусть смутного и неясного, но зато вмещающего в себя все…
75 – …Хорошо, – наконец согласился Джордж, – я попытаюсь чего-то придумать.
– Уж ты попытайся! – устало усмехнулся черный человек…
И еще, и еще из жития Джорджа…
76 …Джорджа в тюрьме очень скоро приметил безрукий бандит Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн по кличке Моше.
Розенкранц-Гильденстерн был потомственным взломщиком сейфов: по отцовской линии он восходил к знаменитому в добрые старые времена роду медвежатников Розенкранцев, по материнской – к почтенному клану карточных шулеров Гильденстернов (тут стоит заметить, что он почти одинаково гордился своей родословной с обеих сторон!).
На Моше тяжким грузом висело целых пять ограблений века (хотя, как он сам говорил, ухмыляясь, их было намного больше!).
И вот однажды, под вечер, в очереди за кашей, при свете тюремной коптилки, едва освещавшей их лица, Моше познакомился с Джорджем.
Тогда-то Моше, не склонный к сюрреализму, и углядел в ирреальном свете коптилки, как Джордж, получив в миску каши, не пачкая миски, эту самую кашу метнул прямо в рот.
У него на глазах, с изумлением отмечал Моше, Джордж этот свой трюк повторил тридцать раз!
По счастью для Джорджа, никто из жулья этих фокусов с кашей не обнаружил (заметим, что каши на всех не хватало!).
Повар Понты чуть ума не лишился: он вроде кидал в миску кашу – а получалось, что как не кидал, ибо на коротком отрезке пути от половника к миске она фантастическим образом исчезала.
И точно, Понты убил бы мальчишку половником, если бы не Моше…
77 …Тут самое время заметить: тюремное бытие (как любое другое, если разобраться!) – не мед и не сахар!
На зоне, известно, никто не живет, а все существуют; там жизнь не имеет цены и там выживает сильнейший; неудачник там громко плачет и проклинает судьбу; и там существительное человек даже не часть речи – но всего лишь частичка вечного вопроса: зачем?..
Кличку Моше Моисей Ильич приобрел в безнадежно далекой юности, после своего знаменитого побега из элитного лагеря № 6, когда он целых сорок дней без еды и питья кругами водил по тайге шестьсот тысяч жуликов.
Тем эпопея, однако, и закончилась: он их привел обратно, за что они ему оборвали обе руки.
Но профессии он не оставил – напротив, еще и прославился.
Не было сейфа, которого бы он не отпер зубами, или замка – чтобы он не разгрыз.
В уголовном миру слагались легенды о его фантастически-дерзких ночных ограблениях (он обычно работал ночами, а днем отсыпался!).
От предков Моше унаследовал принцип – на дело ходить в одиночку!
Не ошибемся, сказав, таким образом, что со струями сладкого родительского молока будущему медвежатнику с младенчества впоили горчащее правдой убеждение, что люди все портят (в чем Гильденстерн-Розенкранц на протяжении жизни убеждался не раз, не два, не три, не четыре и не пять!).
Не всегда Моисей мог без рук унести содержимое сейфов – но принципу не изменял!..
78 …Как только Моше разглядел дарование Джорджа – так и наколол у него на груди ржавым гвоздем: пирсона нон грата (наших не трожь!), и также самолично проследил, чтобы юношу в бане отмыли, подстригли под полубокс и одели по последней лагерной моде (как и в любом другом параллельном пространстве, за колючим забором бесперебойно работали бани, кафе, рестораны, кофейни, чифирни, казино и, естественно, ипподром!), а также в присутствии двенадцати уголовных авторитетов торжественно объявил о немедленном усыновлении сироты (Моисей Ильич Розенкранц-Гильденстерн всех людей жалел, как сирот!).
Вот так нежданно-негаданно и приоткрылась нашему герою потайная дверь в жизнь, полную незабываемых взлетов и запоминающихся падений…
79 – …Где яйцо? – повторила вопрос Сучье Вымя.
– Яйцо в сундуке, – как в бреду, путано пробормотал Джордж, – сундук на верхушке дерева, дерево – на вершине кудыкиной горы, а кудыкина гора – она…
– Где? – подхватила бабища.
– Отправилась к Магомету! – печально усмехнулся Джордж.
Сучье Вымя взяла гуся на руки и смачно его поцеловала в замшелую головку.