Последний барьер
Шрифт:
Здесь, как и снаружи, также никто не открыл по нам огонь и не бросился на нас, громыхая сервоприводными конечностями и скрежеща по бетону стальными когтями. Равно как никто не вышел при виде нас из-за укрытия с дружелюбными приветствиями. Это означало, что мы опередили посланника Мерлина, явившись к месту встречи раньше его. И теперь нам придется сидеть здесь, замаскировавшись, и терпеливо его дожидаться.
Ладно, пусть так — тоже не самый плохой вариант. Было бы хуже, притащи мы за собой на хвосте стадо биомехов или отряд чистильщиков, которые превратили бы наше спокойное ожидание в маленький шумный Сталинград. Отвратительное это занятие — удерживать круговую оборону, не имея возможности покинуть занимаемую территорию. Так что будем усердно молиться, чтобы
Немного расслабившись, мы опустили оружие и разошлись по залу обустраивать себе огневые позиции на случай внезапной вражеской атаки. Однако Жорик первым делом направился не к окнам, а к свисающему почти до пола одному из обрушенных пролетов потолочного перекрытия. После чего встал напротив этого обломка железобетонной плиты, важно покивал и молвил:
— Так вот ты какая, Плита Надежды! Ну да, примерно такой я тебя себе и представлял. Даже не верится, что на этом вот месте стоял когда-то сам великий Мерлин и читал вот эти надписи.
Восхищение, с которым Дюймовый это произнес, вызвало у его пассии Динары вовсе не понимание, а нервный смешок.
— Какой же ты забавный, Джорджик, — прыснув в кулак, заметила она и укоризненно покачала головой. — Нет, кое в чем ты, конечно, прав: Пожарский действительно не раз стоял на этом самом месте. Вот только читал ли он внимательно то, что здесь написано, я сильно сомневаюсь.
— Как это, блин, не читал?! Не может быть! — недоверчиво округлил глаза Дюймовый. А затем, нахмурившись, подошел вплотную к плите, стер с ее края перчаткой пыль и прочел вслух первую открывшуюся его взору надпись:
— «Все узловики — уроды и извращенцы! Они дрючат технос, а технос дрючит их. И еще они…»
Далее следовало пространное откровение, в котором упоминались такие шокирующие подробности интимной жизни узловиков, в сравнении с которыми их сношения с биомехами выглядели просто невинной детской шалостью.
— «…по очереди друг другу в рот», — тем не менее прилежно дочитал до точки Жорик. По мере того как он подбирался к концу чьих-то откровений, его круглощекая физиономия краснела все больше и больше. И когда сталкер умолк, румянец неловкости растекся по ней от кончиков ушей до самой шеи. А может, и ниже — этого под одеждой было уже не видно.
— Извините, — пробормотал обескураженный Черный… или, вернее, в данный момент Пунцовый Джордж. — Это не я придумал! Так на Плите Надежды написано. Слово в слово. Но какая сволочь посмела здесь такое нацарапать?! Неужто у нее после этого руки не отсохли?!
— Если бы у всех, кто в Зоне пишет на стенах похабности, отсыхали руки, — рассудил я, — старый барыга Упырь озолотился бы, поставляя сюда грузовиками протезы верхних конечностей. — После чего, не желая больше смотреть на негодующего напарника, просветил его, в чем он ошибся. — Все в порядке, дружище. Просто ты не к той плите подошел. Это — всего-навсего обычный обломок потолка, и только. А настоящая Плита Надежды — вон она, в дальнем углу.
И указал Жорику на прислоненный к стене большой — площадью около шести квадратных метров — металлический щит. Он и являл собой главный атрибут ныне заброшенного сталкерского святилища. На щите также лежал слой пыли. Но даже издали можно было определить, что пыли не так уж много и что ее периодически стирают, дабы прочесть сокрытые под ней надписи или нанести новые.
Читают ли их сегодня люди Мерлина? И вообще как часто за последние полгода они сюда наведывались? Все послания наносились на Плиту Надежды миниатюрными лазерными резаками, которые имелись в кармане почти у каждого сталкера. Прежде, появляясь на Рижском вокзале, Пожарский или члены его команды тщательно сканировали эти надписи. А потом оплавляли боевыми имплантами поверхность Плиты, стирая с нее всю переписанную информацию, чтобы освободить место для новой и дать понять бродягам, что их старые «надежды» не оставлены без внимания. А вот исполнятся они или нет, это уже кому как посчастливится. Пусть Мерлин и считался у вольных сталкеров святым чудотворцем, тем не менее всемогущим богом он, как любой другой человек, не был.
Плиту Надежды испещряли десятки надписей, под многими из которых была проставлена еще прошлогодняя дата. Это удручало. Однако «жженый» сталкер, с которым мы должны были встретиться, наверняка не пройдет мимо этих посланий и скопирует их себе на мини-комп. По крайней мере, хорошо знающие Семена и его собратьев я и Динара в этом почти не сомневались.
Близилась ночь, и настала пора подумать о ночлеге. Отмахав за день по слякоти и скользкой грязи изрядный путь, все мы вымотались, как собаки. Завтрашний день тоже не обещал быть легким, и отдых был нам просто жизненно необходим.
Отыскав в разгромленном вокзале относительно приличное помещение — судя по разбитому кафелю на стенах и сохранившейся больничной кушетке с отломанными ножками, когда-то здесь располагался медпункт — в нем мы и устроились. Не забыв, разумеется, выставить дозорного.
Ночной караул несли по давно отработанной схеме. Первым на вахту выходил я. Как наиболее выносливый из всех нас и потому наименее уставший, я мог просидеть в темноте, не смыкая глаз, довольно долго — чуть ли не полночи. После чего мне на смену являлась немного отоспавшаяся и отдохнувшая Динара. Усиленные имплантами ночного видения глаза следопытки оберегали наш покой до самых предрассветных сумерек. И когда видимость вокруг нашего убежища мало-мальски прояснялась, наступал черед дежурить Черному Джорджу и Зеленому Шприцу. Уповать на их наблюдательность особо не приходилось, хотя и тот и другой, надо отдать им должное, относились к делу со всей ответственностью. Но дабы они все же не засыпали на постах, им поручалось обозревать округу сразу вдвоем. И не более двух часов — пока окончательно не рассветало.
Жорик, само собой, был недоволен такой поблажкой, кричал, что он уже матерый сталкер и требовал, чтобы я доверил ему полноценную смену. Я всякий раз обещал над этим подумать, но дальше моих обещаний дело пока не заходило. Зато с Тиберием подобных разногласий не возникало. За время скитания с нами он тоже поднабрался кое-какого опыта, но, тем не менее, оценивал свои силы трезво. И ни словом не возражал против заведенного у нас караульного распорядка.
Оставив товарищей готовить скудный ужин и отходить ко сну, я вскарабкался на верхушку фасадной стены — наилучшая наблюдательная позиция, какую я мог подобрать. И дабы не маячить на фоне ночного неба, спрятался за расколотым надвое круглым мезонином, в центр коего прежде были вделаны большие механические часы. Накрывшись маскировочной сеткой, я стал почти неотличим от кучи мусора, на которой сидел, и мог быть обнаружен разве что с верхних этажей возвышающейся неподалеку гостиницы. Да и то маловероятно, поскольку подобные руины бродяги, как правило, обходят стороной.
Двадцатиэтажный корпус отеля выглядел так, словно его разрубили исполинским тесаком аж до самого фундамента. Однако, несмотря на зияющий посередине сквозной пролом, половинки высотки не упали. И теперь они напоминали не одно, а два стоящих по соседству здания, готовых, казалось, обрушиться даже от легкого чиха. Большинству сталкеров хватало одного взгляда на них, чтобы отправиться искать себе иное, не столь шаткое убежище.
И все равно мой обшаривающий окрестности взор то и дело возвращался к мрачным провалам гостиничных окон. Виной тому были ходящие по небосводу низкие тучи и пробивающийся через купол Барьера мутный свет луны. Те тучи, какие загораживал от меня отель, не исчезали полностью из моего зрения, а продолжали мелькать в оконных проемах. Отсутствие в них стекол позволяло видеть небо сквозь обе половины высотки, словно сквозь крупное сито. И когда за ними проплывало очередное облако, оно, подсвеченное луной, создавало иллюзию, что на верхних этажах гостиницы творится какая-то суета. От окна к окну перебегали зловещие тени, как будто здание захватывали отряды неведомых мне сил. Которые, конечно же, знали о нашем близком присутствии и теперь, заняв стратегическую высоту, поспешно рассредоточивались по огневым позициям.