Последний блюз ночных
Шрифт:
— Старайтесь ничего не трогать, — Костя Сталкер боком проходит мимо сваленного в кучу грязного тряпья. — Как-то один бич заночевал в этом подвале, подцепил неведомую заразу, мясо с костей сходило, умер в невероятных мучениях. Его похоронили на заброшенном кладбище, предварительно засыпав могилу хлоркой.
— Однако, весёлое место, — вздрагивает Катя, для её обострённого восприятия, это явный перебор.
Эдик приостановился у ящика забитого ветхими книгами, взгляд загорелся.
— Ничего нельзя трогать, — осаживает его пыл
— Это старинные книги…
— Здесь столько заразы, — Костя настойчиво толкает Эдика вперёд.
В конце подвала виднеются пару крупных ступеней, и едва просматривается ещё одна дверь, убыстряем шаг, хочется быстрее покинуть эти стены.
За спиной с грохотом что-то падает, как один резко поворачиваемся, выставив копья.
— Крышка с гроба свалилась, — нервно хохотнул Костя Сталкер. — Наверное, плохо лежала.
— Может быть, — соглашаюсь я, — но желательно убираться отсюда как можно быстрее.
Боковым зрением вроде как увидел, нечто бесформенное метнулось к куче тряпья и затаилось.
На этот раз дверь легко открылась, петли явно смазаны, налицо следы цивилизации. Но, сразу за ней ещё одна дверь-решётка и с противоположной стороны висит массивный замок.
— Завхоза надо звать, — неуместно шутит Эдик.
Осман просунул в дужку замка кусок арматуры, краем глаза замечаю, как тряпьё зашевелилось.
— Ломай! — выкрикиваю я.
Звякает железо, дужки разлетаются, поспешно скидываем замок с петель и выскакиваем из подвала.
— Ты что-то увидел? — беспокоится Катя, мне показалось, контур дракона вырисовался над её телом, глаза полыхнули изумрудным огнём.
— Дверь необходимо подпереть. В подвале кто-то есть, определённо не человек.
Осман заклинивает дверь куском арматуры, поднимает на меня печальный, как у притомившегося быка, взгляд:- Это тот, живой покойник, что с богиней общался?
— Нечто другое, — подумав, говорю я.
Короткий ход ведёт на первый этаж больницы, в коридоре виднеются лампы дневного освещения, бросающие белый свет на окрашенные светлой краской стены, появляется ощущение стерильной чистоты и… тишина.
Выбираемся в коридор, с одной стороны многочисленные двери с табличками, с другой стороны большие окна, с улицы, на четверть заваленные снегом.
— Пусто, — удивляется Катя, словно в ознобе передёргивает плечами. — А где люди? Или здесь всегда так? — растерянно улыбается она.
Костя Сталкер хмурится, с напряжённым вниманием оглядывается по сторонам, тянется за пистолетом:- Вообще то, здесь лаборатории, технические помещения. Вероятно, ещё очень рано, сотрудники не пришли на работу.
— Одиннадцать утра, — заглядывает в часы Эдик.
— Тогда, непонятно…
— Так ведь, война идёт, ребята, — напоминаю я им.
— Москва в руинах, — вспоминает Костя Сталкер, — а больница целая.
— Раньше хорошо строили, — Осман опирается на копьё, лицо мрачное, словно высеченное из камня.
Прижимаясь
Переход в другой отсек разделяет дверь со стеклом, осторожно заглядываем сквозь стекло. Виднеются палаты, сбоку стол, за ним спит дежурная медсестра. Показывается человек в белом халате, вероятно врач. Вызвав во мне немалое удивление, спокойно проходит мимо спящей и вроде как даже улыбнулся. Странное отношение к своим подчинённым. Явно строгости, в этом заведении, не хватает. Спать на рабочем месте в таком заведении!
Дверь одной из палат открывается, санитары выкатывают носилки с лежащим на них человеком. Врач подходит, щупает пульс у больного, удовлетворённо кивает, носилки увозят к грузовому лифту.
— Выходим, что ли? — неуверенно спрашиваю я.
Эдик качает головой:- Подождём немного.
Дожидаемся, когда врач уходит, коридор пустеет, лишь дежурная медсестра уверенно спит, притомилась, верно, кто его знает, как она провела ночь. Легонько толкам дверь, в нос бьёт характерный запах лекарств, с лёгким привкусом хлорки. Проходим мимо спящей женщины, она не шелохнулась, словно потеряла сознание. Катя останавливается рядом, пристально смотрит. Из-под накрахмаленного белого чепчика дежурной медсестры выбиваются густые пряди светлых волос, голова безвольно лежит на сцепленных руках, чуть в стороне лежит открытый журнал. Резко звучит сигнал вызова, ожидаю, что женщина встрепенётся, но ни один мускул не дрогнул на её лице.
— Она… мертва, — Катя отступает в сторону, пухлые губы вздрагивают.
Эдик пытается нащупать пульс и сожалением подтверждает догадку Кати. Тем временем звонок разрывается, кому-то из больных в палате плохо.
— Четвёртый номер, — замечает Костя Сталкер. — Что делать будем?
Катя уверено идёт к палате, из которой подаётся сигнал. Спешим за ней, сжимаем в руках копья, кто его знает, что за больные там лежат.
То, что там видим, повергает в шок. В палате три кровати, на них, привязанные ремнями, лежат люди, двое из них без сознания. Каждому в вены воткнуты иглы, кровь, по прозрачным трубочкам, стекает в объёмные кастрюли, стоящие на полу.
— Что за чёрт! — ругаюсь я, выдёргиваю иглы из рук.
Один из больных, смог освободить одну руку, и до сих пор жмёт на кнопку звонка. Это седой, смертельно бледный старик, его губы беззвучно шепчут непонятные слова, глаза, под закрытыми веками, лихорадочно двигаются.
Катя склоняется над стариком:- Что вы хотите сказать, дедушка? — её голос дрожит от переживания.
Старик с усилием открывает глаза, взор мутный, он пытается рассмотреть её, наконец, взгляд фокусируется, он долго смотрит на Катю.