Последний блюз ночных
Шрифт:
Катя растеряно кивает, мы упираемся вдвоём. От напряжения её веснушки разгораются.
— Давай всё же подумаем, — предлагает она.
— Чего тут думать, давить надо! — меня охватывает злость. Как бизон бросаюсь на дверь.
— Сейчас сломаешь! — вырывается у девушки смешок.
— Да хрен её сломаешь, — едва не зашипел я.
— Да не её, плечи себе сломаешь, — она откровенно смеётся.
Весело ей, чтоб её! Раздражение накатывается волной. И что дальше будем делать, крылья себе отращивать? Иначе отсюда не выбраться. Сажусь на корточки, я в печали.
Катя щупает пальцами дверь, становится
— Что увидела? — хмурюсь я.
Внезапно щёлкают скрытые механизмы, девушка летит на пол, едва её подхватываю.
— Он на меня смотрел, — с трудом шепчет. Её губы белеют, в глазах зрачки вытягиваются как у кошки.
Дверь неожиданно ползёт в сторону, в проём вырывается голубоватое сияние.
Гл.12
— «Окруженные тьмою и имея помраченное зрение, мы, по воле Его, прозрели и отогнали облегавший нас туман», — появляется в длинной рясе человек. Он держит крест, глаза лихорадочно горят, следом выдвигаются отряд монахов, они держат грубую сеть с вплетёнными в неё острыми крючками. Одеяния странные, словно с картин средневековья. Их речь незнакомая, но я понимаю её, и могу говорить на их языке.
— Кто вы? — выдыхаю в потрясении.
— Обличием вы люди, но содержанием змеи, искусители рода человеческого. Вы, змеи, прокляты, и обречены, ползать на животе и питаться прахом.
— Позвольте, какие змеи, зачем ползать на животе? — волосы у меня давно стоят дыбом, ужас леденит кровь. Не могу понять, что происходит, какие-то монахи, странные изречения.
— Мы, дети Адама, согрешившего по хитрости твоей, познавшие, против воли своей, добро и зло, изгнанные из-за этого из сада Едемского и должны теперь возделывать землю, из которой мы взяты. И закрыта нам дорога к дереву жизни, охраняет сей путь Херувим с пламенным мечом. Но если изведём всех змеев, отбросит Херувим меч свой и примет нас Бог-Отец в свои объятия.
— Вы бредите? — осторожно спрашиваю я, загораживая телом посеревшую от ужаса Катю.
— Мы перережем вам жилы на ногах и будете ползать на животе, как того требует наш Бог.
— Катя, это полоумные монахи, мы попали в ловушку, беги к лестнице!
— Отец Кмент, они хотят бежать! — взвизгнул один из монахов.
— Кидайте сеть!
Нас сбивают с ног, долговязый монах наотмашь бьёт в лицо девушку, брызгает алая кровь, Катя шипит действительно как змея, и тут я вижу в её руках чёрный камень.
— Катюша, не смей! — выкрикиваю я, но она уже окунает его в свою кровь. Метаморфозы происходят стремительно, тело извивается, растёт, появляются лапы с серповидными когтями, медью вспыхивает чешуя — сеть рвётся.
Монахи орут в ужасе, но меня не отпускают, волокут за дверь и закрывают. Страшный удар сотрясает её до основания, затем ещё с сотню таких же диких ударов. Катя невероятно рассерженна, но дверь выдерживает чудовищный натиск, затем и вовсе исчезает, остаётся лишь синее пятно на месте сапфира.
— Ничего и до тебя доберёмся! — быстро крестится Кмент, — вяжите крепче его, братья.
Лежу на деревянной колоде, из многочисленных ран течёт кровь. Только бы не попала на драконий камень, молю я.
Помещение, в котором лежу, поражает своим аскетизмом и мрачностью. Ничего лишнего: факел в стене,
Кмент подходит совсем близко, крестит воздух, наверное, считает, что этим закрывает мне путь к перевоплощению. Не знает, стоит только мне слегка повернуться, и кровь омоет камень. Это желание возникает с новой силой, но вспоминаю слова Дарьюшки:- «…не пои его кровью, иначе из него высвободится лишь та часть, что имеет звериное начало…». До жути не хочу быть зверем, поэтому, безропотно, как овца, взираю на фанатика.
— Послушай, святой отец, мы же цивилизованные люди, не бери грех на душу, — пытаюсь вразумить его.
— Не искушай, змей, не будет греха больше, чем тот, что получили вместе с твоим плодом.
— Неужели вы верите в эти фантазии? — но я знаю, мои вопросы не повлияют на его мнение.
— Это не фантазии, это сказание из Книги Божьей.
— А вы не думаете, что вами может заняться милиция. Смотрите, ваше преступление на «вышку» потянет, — пытаюсь угрожать я.
— Странные слова говоришь, наверное, это твоя чёрная магия, но в этих стенах действенно лишь святое слово.
— Святой отец! — вбегает запыхавшийся монах, по бледному лицу катятся крупные капли пота, он до крайности возбуждён и испуган.
— Да, сын мой? — Кмент обращает на него взор полный сострадания и доброты.
— Докладывают, скоро, на военных судах, прибудет Луций Квиет, по личному приказу императора Траяна. Боюсь, он проведал о нашем тайном храме.
— Какой Траян? — дёрнулся я. Смысл происходящего начинает доходить до сознания.
— Солдафон, еретик, идолопоклонник, но его на помощь не надейся, мы успеем перерезать тебе жилы и выдернуть чёрное сердце из груди, — он обращает на меня страшный взор.
— Это неизвестно ещё, у кого оно чернее, — от злости начинаю дерзить. В то же время, от безысходности пересыхает во рту и появляется дикое желание подставить под кровь драконий камень. Смысл происходящего мне понятен, я угодил во временную ловушку, сейчас, сотый год от Рождества Христова, а рядом со мной, папа Римский Кмент, сосланный игемоном в Инкерманские каменоломни крошить камни.
— Луций Квиет, — взгляд Кмента тускнеет, затем разгорается, ненависть кривит губы, — сколько горя ты приносишь еврейскому народу. Да, чтоб тебя арестовали собственные солдаты и публично осудили в Риме! Чтоб всем было ясно, нас нельзя заставить поклоняться языческим изображениям и оказывать им божественные почести. Мы служим одному лишь единому всемогущему Богу, Творцу неба и земли! — пророчески вскидывает палец.
— Всё же вы совершаете ошибку, отец Кмент, я ведь, крещён, — пытаюсь вразумить его.
Он даже отпрянул в изумлении:- Крещённый змей?
— Не змей, я человек! — выкрикиваю ему в лицо.
— Ты хитрая тварь, но ошибке не позволю свершиться, я не отведаю твоего «плода», змей-искуситель.
— Какой же ты тупой! — раздражение перехлёстывает через край. — Если вы хотите знать, я в любой момент могу освободиться!
— Если до сих пор лежишь распятым на колоде, значит, не можешь, — усмехается он, но в глазах появляется тревога. — Брат Раббан, приступайте! — звучат зловещие слова.