Последний бой Василия Сталина
Шрифт:
«Весной пятьдесят третьего меня вызвал начальник тюрьмы, — рассказывает бывший надзиратель Владимирской тюрьмы Степан С. — Задал несколько вопросов о здоровье, затем приступил к делу: „Москва дала шифровку. К нам высылают спецэтап из одного заключенного. В жизни не догадаешься, кого. Разжалованного генерала Василия Сталина!“ „Не может быть, — говорю. — И что с ним делать? Перевоспитывать?“ „В самую точку, — отвечает, — попал. Именно перевоспитывать. Но я их, в Москве, не понимаю. Они что, работать разучились? Есть же сотня проверенных способов. Тогда почему к нам?“
Он жестко проинструктировал, сделав упор на выполнении охраной двух обязательных требований. Ни одна душа не должна знать о его пребывании у нас. Ни одна написанная буква не должна попасть наружу.
Вскоре
Василий поразил нас дисциплинированностью, опрятностью. Он был абсолютно замкнут, все время о чем—то размышлял. Начальник постоянно напоминал: «Смотрите за кацо в оба. Наверняка он мысленно прорыл подземный ход до самого Тбилиси».
Как—то осенью я возвращал его в камеру с прогулки. Он замешкался и сказал комплимент: «Ты не похож на вертухая». А вскоре во время ночного дежурства я заглянул к нему в камеру через глазок и увидел, что сын Сталина стоит у самой двери.
«Если твои мозги на месте, парень, запомни, что скажу, — прошептал он громко. Я слушал. Любопытство победило страх: — Отца они угробили, — говорил Василий. — Мне обслуга кунцевской дачи рассказывала и ребята из охраны. Со дня убийства я был под „колпаком“. Через одного летуна в Московском округе пытался добраться до иностранцев, но тот меня заложил. Я точно знаю: новые вожди, эта титулованная шушера, меня ненавидят. Не простят, что знаю их подноготную, как они друг на друга доносы клепали…»
В этот момент по коридору пошел ночной патруль Я отскочил от двери. А через сутки меня перебросили на охрану объекта за пределами центральной зоны» (Грибанов С. Заложник времени).
16 января 1956 года в соответствии с рекомендациями КГБ стало днем начала трудовой деятельности Василия Сталина. С утра его впервые привели в механическую мастерскую тюрьмы. «Для изучения… специальностей металлиста, — отчитывался потом Козик, — к нему прикреплен высококвалифицированный (до ареста преподаватель ремесленного училища) заключенный из хозяйственной обслуги, наш источник».
Под его руководством Василий Сталин обучается работе на сверлильном, а позже и на токарном станке. И делает успехи. В том же 1956 году подполковник Козик фиксирует в документах систематическое перевыполнение плана: «Заключенному Васильеву зачтено в январе 18 рабочих дней, в феврале 45, в марте 52, а в апреле 56 рабочих дней». В 1960 году Василия Сталина увезли в Москву, и подполковник Козик распрощался с ним навсегда (Солдатенко Б. Как Сталину трудодни засчитывали. // Аргументы и факты, № 05 (1058), 31 января 2001 г.).
Бывший сотрудник А.С. Малинин, как дежурный дневной смены, общался с ним не однажды: «Хороший был человек, ничего плохого про него не скажешь. Режим выполнял. Никогда не жаловался. Содержали его получше, чем других, — полы в камере сделали деревянные, питание дали больничное — нездоровый был человек. Потом привлекли к работе в мастерских. Он стал хорошим токарем, план перевыполнял. Инструмент тогда трудно было достать, так по его просьбе жена (какая из трех — не припомню) привезла два неподъемных чемодана с резцами, фрезами. О себе Василий Сталин оставил добрую память. У нас раньше питание разносили по корпусам в бачках, а он сконструировал и изготовил особую тележку, на них и сегодня возят продукты» (Белоусова Т. Ремесло окаянное. Владимирский централ как зеркало российской жизни. // Совершенно секретно, апрель 2003 г.).
Тот же А.С. Малинин в разговоре с А. Сухомлиновым поделился и подробностями появления Василия Сталина в тюрьме: «Его привезли поздно ночью, я тогда был на дежурстве. Одет он был в летную кожаную куртку, худощавый такой, с усиками. Мы уже знали, что он будет числиться по тюремному делу как „Васильев Василий Павлович“. Это было согласовано с Москвой… Через месяц его перевели в третий корпус на третий этаж, в угловую камеру. Там он и отбывал весь срок — до осени 1959 года, когда его опять увезли в Лефортово. Официально от всех скрывали, что это сын Сталина, но почти все мы это знали и звали его просто Василий. Раза два он болел, нога у него сохла, с палочкой ходил, лежал в нашем лазарете. В тюрьме работать нельзя (только сидеть!), но для него, по его просьбе, сделали исключение и разрешили работать в нашей слесарной мастерской, так он инструменты из Москвы выписывал — чемоданами… Ничего плохого про него сказать не могу. Вел себя спокойно, корректно, и мы относились к нему так же. Помню, вызывает меня начальник тюрьмы: „У твоей жены сегодня день рождения, возьми и передай поздравления“. Дают мне корзину, а в ней 35 алых роз. Я сначала не понял, с чего это такая забота о моей жене. А потом выяснилось: 24 марта Василию исполнилось в тюрьме 35 лет, ему передали корзину цветов, а он в камеру их нести отказался. „Завянут быстро, — говорит, — без света. Отдайте кому—нибудь из женщин“. Жена моя до сих пор этот букет забыть не может. Таких цветов ей в жизни никто никогда не дарил» (Сухомлинов А. За что сгноили сына отца народов. // Совершенно секретно, № 6, июнь 1998 г. —.
Здоровье у вновь прибывшего узника оказалось неважным, передвигался он даже по камере со своей палочкой, жаловался на глаза и печень. И потому к нему часто приходила начальник тюремной медчасти Е.Н.Бутова. «Смотрю на него и гадаю, чей же это родственник, — рассказывала Елена Николаевна. — Нос курносый, глаза голубые, рыжий, усатый…» (Рогожанская Э. Другие люди. Владимирский централ и его узники. // 19.10.2000, г. Владимир, ИД «Провинция»,.
Читая эти строки, меня вот что поражает: даже здесь в тюрьме Василий и то оставил добрую память о себе, а приспособления, которые он изготовил, до сих пор служат людям. Как бы не оплевывали его имя, но дела намного больше могут сказать о человеке, чем слова, например, воспоминания сестры или размышления журналюг.
В донесениях начальника тюрьмы прорисовываются черты нормального приличного человека, хотя насчет здоровья начальник тюрьмы явно перегибает палку. Тюрьма есть тюрьма. У Василия начинает сохнуть нога, поврежденная во время взрыва снаряда на злополучной рыбалке весной 43–го:
«…Васильев ведет себя вежливо. Много читает, физически у нас значительно окреп… К заключенному Васильеву приезжает жена… им предоставляется личное свидание. В январе месяце к нему приезжала сестра». Это как раз зафиксировано то единственное свидание со Светланой, которая больше брата ни разу не навестила. Зато на свидание к Василию приезжали все три бывшие жены. И Галина Бурдонская, и Екатерина Тимошенко, и Капитолина Васильева. В своих трогательных и искренне нежных письмах тридцативосьмилетний Василий признается в любви Капитолине Васильевой. Из письма Василия Сталина Капитолине Васильевой, 22 апреля 1958 года: «Здравствуй, Капа! 27–го числа этого месяца исполняется ровно пять лет, как я не был дома…. Ты спрашиваешь: „Кто тебя навещает…“ У меня нет тайн от тебя. Я тебя действительно люблю! Сейчас не навещает ни одна, ни другая. Екатерина не навещает и не пишет, так как каждое навещание кончалось руганью из—за тебя. Я не скрывал от нее, да и ни от кого, свое к тебе отношение… Галина приезжала два раза с Надей. Одна не приезжала…» (Программа «Кремль, 9», Василий Сталин. Падение, эфир 27.08.2003).
Писал он и Михаилу Степаняну — единственному адъютанту, не сдавшему его на следствии: «Привет, Миша!.. К тебе просьба: сходить к Екатерине и помочь ей наладить телевизор. Жалуется, что плохо работает, а сейчас детские передачи и надо бы его подправить…».
Пишет он и бывшим соратникам отца. Узнав об опале Маленкова, пытается отделить его от Хрущева, обвиняя вместе с Берия во всех своих бедах. Он понимает, что решение об освобождении может принять лишь один человек — Никита Сергеевич Хрущев. Из письма Василия Сталина Никите Хрущеву, 10 апреля 1958 года: «Никита Сергеевич! Знаю, что надоел, но что же мне делать, но что же мне делать, Никита Сергеевич?! Хочется быть с Вами, помогать Вам! Хочется, чтобы Вы испытали меня в деле и поверили мне…. Но оглянешься… опять 4 стены, глазок и так далее. Берет злость, дикая злость…» (Программа «Кремль, 9», Василий Сталин. Падение, эфир 27.08.2003).