Последний бой

Шеллина Олеся

— Я, Великий князь Петр Федорович Романов, герцог Гольштейн-Готторпский, — вежливо представился я Людвигу. — Ваше высочество, могу я дать вам небольшой совет? Отстегните ремешок, который удерживает эфес, — Людвиг бросил взгляд на ножны и густо покраснел. После чего и вовсе убрал руку от оружия, уже не пытаясь его достать. — Полагаю, немедленная расправа над мерзавцем Румянцевым ненадолго откладывается? — Людвиг напряженно кивнул, не сводя с меня пристального взгляда. — Отлично. Тогда я спрошу прямо. Что вы хотите за то, чтобы двое влюбленных обвенчались как можно быстрее? Такого, что позволит вашему благороднейшему семейству забыть о всего лишь графском титуле коварного соблазнителя?

— Отказ от прав на монастырь

без предъявления компенсации, с получением пятой части стоимости в виде приданного, — выпалил принц Людвиг. По мере того, как он говорил, я чувствовал, как медленно падает на пол моя челюсть. С трудом вернув ее на место, я с изумлением произнес.

— И все?

— Рюнский монастырь очень много значит для нашего герцогства. Поверьте, отец всеми силами старался найти лазейку, которая позволила бы вернуть его в состав герцогства, которое этим безумным поступком бабушки было буквально разорвано, — серьезно провозгласил принц. — Ульрика все равно была для нас потеряна, с тех пор, как ей исполнилось пять лет, так что семья хоть и не с одобрением, но достаточно спокойно примет зятя — графа. Тем более, что граф русский и он увезет Ульрику достаточно далеко, чтобы о ее безрассудном поступке скоро перестали вспоминать.

— Речь не мальчика, но мужа, — я поднял вверх указательный палец. — Гюнтер, найди священника. Граф, пойдите уже разбудите невесту, приступим к исправлению ваших ошибок, а то мы из-за вас итак задержались в этой дыре больше, чем это было необходимо.

Глава 14

Вахмистр Розничий привстал в стременах и внимательно посмотрел вдаль на дорогу, по которой вот уже час не спеша ехал их небольшой отряд. Он был назначен командиром дальнего разведывательного отряда, куда помимо казаков входили еще и башкиры. Они находились в трех днях езды от Дрездена, и в их задачу входило вовремя засечь появление армии Фридриха или дозорных отрядов и немедля сообщить о них вышестоящему начальству. Вступать в схватку, если противник был изначально сильнее, разведывательным отрядам категорически запрещалось. Щипать противника во время марша или даже во время отдыха, когда он разбивал лагерь, было дозволено летучим отрядам тех же башкир, совместно с казаками.

Сначала, услышав такой приказ еще до того, как была пересечена граница Речи Посполитой, ребята зароптали, но их быстро привели к дисциплине. Сделал это сам цесаревич, который тогда приезжал, чтобы провести инспекцию войска. Он велел их всех собрать и построить, а затем выдал на-гора, что они сейчас не за зипунами намылились, что это регулярная армия, и хотят они, или не хотят, а обязаны выполнять приказы, особенно вот такие. Что они, в конце концов, не дети малые, которых только от сиськи оторвали, и за каждым бегать с платочком он не намерен. И что, если он узнает, что по вине кого-то, кто не выполнил приказ, касающийся распределения обязанностей, образовались лишние жертвы в армии Российской империи, то разбираться кто прав, а кто не очень, он не будет, просто повесит всех на ближайшей осине, аки Иуд. И плевать ему будет в этот момент, кто именно перед ним: казак ли, али башкир, да хоть китаец как-то в войсках окажется. Говорил он это все спокойно, ни разу не сорвавшись на крик, да так, что до самого последнего казака дошло, а ведь действительно повесит, чтоб другим неповадно было.

Ну а после, Петр сказал все положенные в таких случаях слова и пожелания, после чего уехал. А чего приезжал, никто так и не понял. Потому что почти бегом пробежался по расположениям частей, по обозам, выслушал доклад Ласси, покивал и уехал. Правда, как говорил потом урядник Поддубный, которому выпало коней для его высочества готовить, шибко хмурился чему-то цесаревич, да размашисто что-то в книгу свою писал, в которой задачи для себя ставил.

Но, как бы то ни было, а душа иной раз требовала

размаха. Только приходилось терпеть, с дороги съезжать, лишь кого подозрительного углядишь, да прятаться, так, что не каждый тать сумеет.

Всего было развернуто три линии разведывательных отрядов: в трех днях пути, в двух днях и на расстоянии дневного перехода. И если им, дальним, хоть какое-то разнообразие попадалось, то те, что за ними были, вообще от скуки уже начали с ума сходить.

— Ты тоже что-то заметил, Аким? — к Розничему подъехал башкир и, прищурив свои и так узкие глаза, посмотрел в том же направлении, куда сейчас всматривался казак.

— Да, какое-то движение показалось, — Розничий приложил руку ко лбу, чтобы неяркое солнце не мешало обозревать окрестности. — Ежели ты тоже что-то видишь, то лучше с дороги уйти, да подождать, пока поближе подъедут.

— Земля замерзла уже, пыли нет, плохо видно, — покачал головой башкир и уже собрался отъехать к своим, чтобы отдать соответствующий приказ, как его остановил голос Розничего.

— Айдар, а там, похоже, погоня идет. Шибко быстро скачут, две группы, и одна явно старается в отрыв уйти, но догоняют тоже не отроки, — и тут, словно в подтверждение его слов, вдалеке раздался выстрел. — Что же делать-то? Айдар, что делать будем? — в такой ситуации они оказались впервые. Вмешаться — намеренно нарушить весьма четкий приказ. А ежели там свои сейчас пытаются из ловушки вырваться? Ничего не делать и позволить им погибнуть, или в плен попасть? Потом же даже умыться не сможешь, чтобы морды своей паскудной не видеть.

Айдар Башметов закусил губу. Он уже привык к тому, что все, кто сейчас с ним служит плечом к плечу — это свои. Неважно, какого они роду племени: казаки ли, бывшие крестьяне от сохи, или вообще немцы, коих в армии Российской империи хватало. Тем более, что цесаревич, не делал между ними различий, во сяком случае, между теми, кто воевать за него пошел. А Великого князя башкиры очень уважали, ведь он единственный не просто им что-то обещал, а делал, да со своих ставленников строго спрашивал за каждый сделанный или не сделанный шаг. Он вспомнил, как какой-то ответственный за обеспечение строящихся мануфактур генерал не смог в срок станки завезти. Что-то там англичане, у которых купить их договорились, мутить начали. Так бегал он потом как ужаленный, все ответ Великому князю сочинял, чтобы того он устроил.

И ведь молод еще князь, да только глаза у него старика. Порой казалось, что эти светлые глаза настолько холодные, будто там смертельный лед поселился. Лишь когда взгляд этих глаз падал на юную жену, в них появлялись огоньки тепла. Айдар тогда только головой качал, ох и не повезет врагам князя, если они у него жену отнимут. Почему-то, когда он в Уфе смотрел на молодого цесаревича, то вспоминал башкирскую легенду о Кук-Буре, белом волке, который олицетворял собой холод, метель, ужас и смерть. Вот только смерть не всем, а лишь своим врагам. Тех же, кто доверится ему, Кук-Буре обязательно выведет к земле обетованной, в новую, гораздо лучшую жизнь. Нужно только потерпеть, собрать все свое мужество и шагнуть за ним в круговерть метели. Другие батыры потом говорили, что им на ум тоже белый волк все время приходил, когда они с князем встречались. Айдар точно знал, что женщины уже и подарок готовят князю: ковер на стену, с Кук-Буре посредине, самоцветами выложенным.

— Эй, Айдар, что делать-то будем? — повторил Розничий. Всадники были уже близко и нужно было принимать решение, а башкир словно уснул, зараза.

— Давай с дороги съедем, Аким. Да посмотрим, кто от кого убегает. И, ежели наши это, то помощь окажем, и шайтан с ним, с наказанием. Главное, чтобы собственная совесть чиста была, — тихо проговорил Башметов.

— Дело говоришь, Айдар, — кивнул вахмистр и махнул рукой, давно уже отработанным жестом, означающем, что все должны сей же миг в кустах придорожных укрыться.