Последний человек
Шрифт:
Не решался я и просить его употребить свое влияние, чтобы найти мне приличную должность, ибо тогда мне пришлось бы покинуть Виндзор. Я бродил вокруг замка, в тенистых зарослях, а дома оставался наедине с книгами и мечтами. Я изучал мудрость древних и созерцал счастливые стены, приютившие мою любимую. Чтобы занять свой ум, я читал поэтов былых времен, изучал философию Платона и Беркли;71 углублялся в историю Греции, Рима и Англии и следил за тем, что делала владычица моего сердца. По вечерам я мог видеть тень Айдрис на стене ее покоя; днем созерцал возлюбленную издали в саду или в парке, на верховой прогулке с обычными ее спутниками. Я слышал музыку ее голоса и был счастлив. Мне
В то время как я предавался роскошным духовным пиршествам, скудной пшцей, которую мне случалось похищать в лесу у белки, пренебрег бы и крестьянин. Признаюсь, меня часто искушала мысль вернуться к беззаконным проделкам юности и подстрелить одного из почти ручных фазанов, смотревших на меня с деревьев своими блестящими глазами. Но они были собственностью Адриана и питомцами Айдрис; и хотя воображение, распаленное голодом, твердило мне, что настоящее их место не в зеленой листве, а на вертеле, в моей кухне,
Скрепился духом я и этих яств не ел.Итак, я ужинал одними лишь чувствами и только во сне видел «те сладкие блюда»75, что были недоступны мне наяву.
Однако именно в это время готовилась перемена в моем существовании. Сироте, одинокому и заброшенному сыну Вернэ, предстояло соединиться золотой цепью с лучшим обществом и обрести сужденные нам в жизни узы и обязанности. Для меня должны были совершиться чудеса, и общественному механизму мощным усилием был дан обратный ход. Слушай же, читатель, эту повесть о чудесах!
Однажды, когда Адриан и Айдрис ехали верхом по лесу с матерью и обычными своими спутниками, Айдрис, отозвав брата в сторону от кавалькады, спросила его, что сталось с его другом Лайонелом Вернэ.
— Как раз отсюда, — ответил Адриан, указывая на домик моей сестры, — можно увидеть его жилище.
— В самом деле? — удивилась Айдрис. — Но почему, живя так близко, он не навещает нас и не принадлежит к нашему кружку?
— Сам я часто его навещаю, — ответил Адриан, — но тебе легко догадаться, отчего он не появляется там, где его присутствие кому-то неприятно.
— Я поняла, — сказала Айдрис, — и, каковы бы ни были его мотивы, я буду уважать их. Но расскажи хотя бы, как проводит он время? Что делает и о чем думает в своем уединении?
— Милая сестра, — отвечал Адриан, — ты задаешь больше вопросов, чем у меня найдется ответов. Если ты принимаешь в нем участие, почему бы и тебе не навестить его? Он сочтет это большой для себя честью, и ты сможешь отчасти вознаградить его за обиды, нанесенные ему судьбою.
— Я охотно буду сопровождать тебя, — сказала Айдрис, — но не затем, чтобы мы таким образом с ним расплатились. Ведь ты обязан ему жизнью, а это долг неоплатный. Итак, давай завтра приедем сюда вдвоем и навестим его.
На следующий день, под вечер, несмотря на то что погода испортилась и шел холодный дождь, Адриан и Айдрис вошли в мое жилище. Они застали меня, подобно Курию, за скудным ужином из нескольких плодов. Но своим приходом они доставили мне нечто более драгоценное, чем золотые дары сабинян;76 как мог бы я отвергнуть бесценный дар дружбы? Славные близнецы Латоны, когда они явились
Спустя час Адриан и Айдрис покинули меня. Покинули счастливым — невыразимо счастливым. Чтобы рассказать о моем счастье, не нужны слова. Айдрис посетила меня! Я увижу ее снова и снова — большего счастья мое воображение не могло представить. У меня будто выросли крылья; ни сомнения, ни страхи, ни даже надежды не тревожили меня. Душа моя вкушала всю полноту радости и блаженства, ничего более не желая.
Адриан и Айдрис еще не раз побывали в моей хижине. При этих благословенных встречах любовь, представ в обличии пылкой дружбы, все более являла свою непобедимую силу. Айдрис ощущала это. Да, богиня любви, в ее взглядах и движениях я читал твои письмена. В ее голосе мне слышался твой мелодичный голос. Ты готовила нам путь, усеянный цветами и украшенный всеми радостями. Любовь, имя твое не произносилось; ты была там, приподнять над тобой завесу могло лишь время, но не рука смертного. О союзе наших сердец не говорилось вслух; обстоятельства не позволяли прозвучать словам, трепетавшим у нас на устах.
Торопись же, перо! Спеши запечатлеть то, что было, прежде чем мысль о том, что есть ныне, не остановила руку, которая тобою движет. Если я подниму взор и увижу обезлюдевшую землю, если вспомню, что любимые глаза угасли навек, что «румяные лепестки»70 губ увяли и навсегда умолкли, — умолкну и я!
Но ты жива, моя Айдрис, вот ты стоишь передо мной! Читатель! В том лесу была полянка; деревья, обступив ее, образовали устланный зеленым бархатом храм любви. Серебристая Темза омывала его; низко склоненная ива купала в воде свои волосы наяды, разметавшиеся под ветром. Ближние дубы приютили целое племя соловьев. Там я и стою сейчас, а рядом со мною Айдрис в расцвете юности. Напомню, что мне едва исполнилось двадцать два года, а моя любимая встретила свою семнадцатую весну. Река вздулась от осенних дождей и залила низины. Адриан в любимой своей лодке нашел себе опасную забаву — он хочет отломить верхнюю ветку погруженного в воду дуба. Неужели ты устал от жизни, Адриан, что так играешь с опасностью?
Вепса сорвана, лодка отъезжает, глаза наши со страхом следят за ней; ее относит далеко, и Адриан вынужден причалить ниже по течению, а потом, чтобы вернуться к нам, сделать большой крюк.
— Причалил! — говорит Айдрис, а он выпрыгивает на берег и машет веткой над головой в знак удачи. — Мы подождем его здесь.
Мы были с нею вдвоем; солнце село, и соловьи начали свою песню; вечерняя звезда засветилась на еще не потемневшем небе. Голубые глаза Айдрис, моего ангела, устремились на это подобие ее самой.
— Как мерцает звезда, — сказала она. — Эго мерцание — ее жизнь. Его неверный свет словно говорит нам, что жизнь звезды, как и наша здесь, на земле, непрочна и изменчива. Она и любит и боится.
— Не смотри на звезду, милый друг! — воскликнул я. — Не ищи любовь в ее дрожащих лучах, не гляди на далекие миры в поисках воображаемых чувств. Я долго молчал; мучительно долго скрывал желание заговорил» с тобой и положить к твоим ногам мою душу, мою жизнь, всего себя. Не смотри же на звезду, любимая! Или нет, смотри, и пусть эта искорка вечности молит за меня, пусть будет моим молчаливым свидетелем и защитником. Моя любовь — как свет этой звезды; пока она не погаснет и не рассыплется, я буду любить тебя.