Последний человек

Шелли Мэри

*Мы находили здесь всё самое достойное,

Что известно смертным(ит.).

Глава восьмая

После того как наш друг вступил на свой новый пост, мы подумали о возвращении в Виндзор. Эта местность была настолько близко от Лондона, что, прощаясь с Раймондом и Пердитой, мы не ощущали печали расставания. Мы простились с ними в протекторском дворце. Мне приятно было видеть, как моя сестра старается играть свою роль и держаться с подобающим достоинством. Никогда еще природная гордость и скромность в поведении не вступали в такое противоречие друг с другом. Ее застенчивость не была искусственной; она происходила из боязни, что ее не оценят по достоинству. Это чувство было присуще и Раймонду. Но Пердита чаще, чем он, думала о других, и ее застенчивость происходила отчасти из желания избавить окружающих от чувства, что они ниже ее, чувства, которого она сама не осознавала.

По своему рождению и вое-питанию Айдрис больше подошла бы для всех официальных церемоний; но именно легкость, с какою она выполняла бы привычные действия, превращала их в скучную обязанность, тогда как Пердита, пусть менее умелая, явно радовалась своему положению. Она была настолько полна новых замыслов, что меньше горевала о разлуке с нами; не сожалея об обстоятельствах, которые к ней привели, она ласково простилась и обещала скоро навестить нас. Воодушевление Раймонда было безграничным; он просто не знал, что делать со своей новой властью. Он был полон различных планов и еще не остановился ни на одном, но обещал себе, своим друзьям и всему миру, что годы его правления будут отмечены беспримерными делами. Обо всем этом говорили мы, в уменьшенном числе возвращаясь в Виндзорский замок. Мы с облегчением удалялись от политической сутолоки и вернулись в наше уединение с особенным удовольствием. Здесь не было недостатка в способах времяпрепровождения, но теперь меня более всего влекло к интеллектуальному труду; усердные умственные занятия оказались отличным лекарством от душевного беспокойства, которое непременно одолело бы меня, если бы я пребывал в праздности. Пердита позволила нам увезти с собой Клару; вместе с двумя нашими прелестными детьми она доставляла нам постоянное удовольствие.

Единственное, что тревожило нас, было здоровье Адриана. Оно явно ухудшалось, однако без симптомов, которые позволили бы распознать болезнь; правда, блеск в глазах, их оживленное выражение и румянец на щеках заставляли подозревать чахотку; однако он не жаловался на боли и не испытывал страха. Он охотно взялся за свои книги, а отдыхал от занятий в обществе самых близких ему людей, то есть своей сестры и меня. Иногда Адриан отправлялся в Лондон повидаться с Раймондом и узнать, как идут дела; он часто брал с собой Клару, чтобы она увиделась с родителями, а также потому, что всегда с удовольствием слушал милый лепет этого умного и очаровательного ребенка.

В Лондоне все шло хорошо. Состоялись выборы, собрался новый парламент; Раймонд был занят множеством замыслов, благотворных для страны. Началась постройка каналов, акведуков, мостов, величественных зданий и иных общественно-полезных строений, имевших целью сделать Англию страной невиданного плодородия и богатства; предстояло покончить с бедностью; дать людям возможность передвигаться с места на место с той же легкостью, что и принцы Хусейн, Али и Ахмед из «Арабских ночей»⁸⁷. Земная жизнь человека должна была вскоре приблизиться к блаженству ангелов на небесах; не станет болезней, а труд будет избавлен от всего, что делает его тяжким. И это не казалось невероятным. Научные открытия множились с быстротой, обгонявшей все расчеты; злаки произрастали как бы сами собой. Машины способны были с легкостью доставлять все необходимое для жизни людей, но ложным оставалось направление умов. Люди не были счастливы не потому, что не могли достичь счастья, а потому, что не хотели взяться за устранение препятствий, ими же созданных. Раймонд задумал внушить им эту благотворную волю, и тогда общество, обустроенное по безошибочным правилам, не придет более в беспорядок⁸⁸. Ради этих надежд он отказался от давней своей мечты остаться в истории как непобедимый воин; отложив меч, он сделал своей целью мир и все его блага; титул благодетеля страны — вот чего жаждал Раймонд.

Среди других проектов его было создание национальной галереи живописи и скульптуры. Немало таких произведений, хранившихся у него самого, предназначил он в дар Республике. Так как галерея должна была стать украшением правления Раймонда, он был весьма требователен, выбирая проект здания. Лорд-протектор уже отверг их сотни и посылал за ними даже в Италию и Грецию. Так как проект должен был отличаться не только совершенной красотой, но и оригинальностью, поиски его некоторое время оставались безуспешными⁸⁹. Наконец был получен проект, не подписанный архитектором и содержавший лишь адрес, на который можно было прислать отзыв. Необычный и изящный чертеж тем не менее имел много погрешностей, и было ясно, что автор его обладал тонким вкусом, но не мог быть архитектором. Раймонд любовался чертежом и, чем дольше смотрел, тем больше восхищался; однако при внимательном рассмотрении недостатков также оказывалось все больше. Он написал по приложенному адресу и пригласил автора, чтобы сделать исправления, о которых им предстояло договориться.

Явился

грек, мужчина средних лет, неглупый на вид, но со столь простецкой физиономией, что Раймонду трудно было поверить в его авторство. По его собственному признанию, грек архитектором не был, но ему понравилась мысль о строительстве галереи, а чертеж он послал, ничуть не надеясь, что его примут. Он был немногословен. Раймонд стал его расспрашивать, но тот уклонялся от ответов, и протектор обратился к чертежу; указав на ошибки и предложив исправления, он дал греку карандаш, чтобы это было сделано тут же. Посетитель отказался, но уверил, что все понял и проделает эту работу у себя. Раймонду пришлось отпустить его.

На другой день грек вернулся. Чертеж был сделан заново, однако многие недостатки остались, а некоторые указания были поняты неверно.

— Вчера я не настоял на своем, — сказал Раймонд, — но сегодня настаиваю. Бери-ка карандаш.

Грек взял карандаш, но весьма неумело и наконец сказал:

— Должен признаться, милорд, что чертеж делал не я. Автор его не хочет показываться и все указания должны идти через меня. Прошу простить мое невежество и еще раз объяснить, каковы ваши пожелания. Я уверен, что вы останетесь довольны.

Напрасно Раймонд расспрашивал его; загадочный грек ничего более не добавил. Его спросили, нельзя ли, чтобы у автора чертежа побывал опытный архитектор. На это также последовал отказ. Раймонд повторил свои указания, и посетитель ушел. Наш друг не отступал. Он заподозрил, что тайна заключается в бедности и художник не желает показываться в своей нищете. Раймонду еще более захотелось его обнаружить и оказать покровительство непризнанному таланту. Он велел опытному в таких делах человеку выследить грека, когда тот придет снова, и приметить дом, куда он войдет. Посланный доставил требуемые сведения. Он проследил грека до одной из беднейших улиц столицы. Раймонд не удивился, что художник, живший там, избегает встреч, но от своего намерения не отказался.

В тот же вечер он сам отравился к указанному дому. Убогое и грязное, это жилище самым видом своим говорило о нищете. «Увы! — подумал Раймонд. — Много мне еще предстоит сделать, чтобы Англия стала раем». Он постучался. Дверь открыли с помощью протянутой сверху веревочки; перед ним была расшатанная лестница, но никто на ней не появился. Он напрасно постучал снова и наконец, потеряв терпение, поднялся по скрипучим ступеням. Главным его желанием при виде убогого жилья стало помочь талантливому и угнетенному нуждой человеку. Он представил себе юношу, истощенного голодом, но с глазами, горящими вдохновением. Он боялся обидеть художника, однако надеялся оказать ему помощь с такой деликатностью, что она не будет отвергнута. Чье сердце не раскроется перед добротой? И хотя крайняя бедность может побудить человека отказываться от унизительной благотворительности, надо суметь смягчить его и добиться, чтобы дар был с благодарностью принят. Так думал Раймонд, поднявшись до самого верха Безуспешно попытавшись открыть несколько запертых дверей, он увидел на пороге одной из них, чуть приоткрытой, пару маленьких турецких туфелек. Не было слышно ни звука. Возможно, обитатель комнаты отсутствовал; но, уверенный, что нашел того, кого искал, наш предприимчивый протектор решил войти, оставить на столе кошелек и тихо удалиться. Он осторожно отворил дверь — в комнате находился человек.

Раймонду еще не приходилось посещать жилище неимущих, и то, что он увидел, поразило его сердце. Просевший во многих местах пол, голые стены и потолок в потеках от дождя, убогая кровать в углу, два стула, хромоногий стол и на нем свеча в оловянном подсвечнике. И все же среди этой раздиравшей сердце нищеты царили удивительные чистота и порядок. Но внимание Раймонда привлек обитатель убогой комнаты. Это была женщина. Она сидела за столом, одной рукой заслоняясь от света свечи, а в другой держа карандаш. Взгляд ее был обращен на лежавший перед нею чертеж, в котором Раймонд узнал тот, что ему приносили. Внешность женщины вызывала живейший интерес: темные волосы, заплетенные в косы и уложенные на манер причесок греческих статуй; одежда бедная, но поза полна изящества. Раймонду смутно вспомнилось что-то виденное прежде; он подошел ближе. Не поднимая глаз, женщина спросила на новогреческом языке:

— Кто там?

— Друг, — ответил Раймонд на том же языке. Она удивленно взглянула на него, и он увидел, что это Эвадна Заими. Эвадна, некогда обожаемая Адрианом и отвергнувшая благородного юношу ради теперешнего своего посетителя, который пренебрег ею, и с разбитыми надеждами вернувшаяся в родную Грецию! Какие же превратности судьбы могли вновь привести Эвадну в Англию и в подобное жилище?

Раймонд узнал ее, и учтивость благотворителя сменилась у него выражениями самого горячего участия. Ее вид поразил его в самое сердце. Он сел подле нее, взял ее руку и произнес много слов, полных глубокого сочувствия и нежности. Эвадна не отвечала; ее большие темные глаза были опущены, и на ресницах заблестели слезы.