Последний чогграм
Шрифт:
Унгхыр тоже помолчала, понурясь, потом опять заговорила:
– Голубую лилию найти мечтали. Голубая лилия насыщает голодных, исцеляет больных, исполняет заветные желания. Целебны и сладки луковицы ее. Отведав, пожелаешь отведать снова. А как прекрасен цветок ее! Увидев, пожелаешь увидеть снова. Но голубую лилию стерегут чогграмы…
Если бы ты знал, как все боятся чогграма! Страх перед ним сильнее всех других страхов, ибо после встречи с чогграмом от человека не остается ничего. И только во имя чудодейственной голубой лилии отправлялись женщины племени нивхов в потайные и опасные места, потому что цветок и луковица голубой лилии могли возвратить здоровье больному, жизнь умирающему, счастье несчастному.
Собирать цветы и коренья – не мужское дело. Поэтому за голубой лилией шли только женщины.
Сначала старейшины племени долго выбирали тех, кто отправится в поход. Только смелой, ловкой и сильной нивхинке позволялось идти. Ведь, испугавшись плача чогграмов, погибнуть могла! Только добрых духов молить о помощи оставалось тем, кто растеряется…
Самую сильную, самую смелую, самую ловкую из всех выбирали вожаком – такую, которая и сама не испугается, и другим свой страх не передаст. Страх ведь – как огонь. Испугавшиеся женщины – как сухая трава. Одна от другой вспыхнут – и вот уже никого не осталось.
Если в тайге голос чогграмов раздастся, нивхинки должны окликать друг друга, в один ряд за вожаком становиться. Сначала самые сильные, потом те, что устали, ослабели. Здоровые не должны были гибнуть из-за слабых. Закон похода: пусть немногие погибнут – большинство спасутся. Но вот однажды не спасся никто, – тихо молвила Унгхыр и на некоторое время умолкла. Потом опять заговорила: – Давно это было… Тогда как раз лето засыпать думало. Орлиный месяц кончался. Пошли нивхинки в тайгу, в заповедные места, за голубой лилией. Кто луковиц набрать, кто цветов.
Я никому не говорила, зачем мне цветок. Кто спросит – я глаза опускала, молчала. Перестали спрашивать, но вожаком меня выбрали.
Сначала мы на лодках полдня плыли против течения, потом к берегу пристали, в чащу вошли. Долго искали потайную поляну. И вот нашли. Стебли у лилии выше, чем у сараны, листья меньше, а на нескольких веточках – голубые цветы. В бутонах они светло-голубые, как небо под солнцем в зените. А увядая, почти черными, будто ночь, становятся. Но вся красота – в раскрывшихся цветках. Они похожи на вечернее небо, когда солнце уже ушло спать, но первая звезда еще не появилась.
Голубой лилией любуясь, долго мы стояли молча, но день уже спешил встретиться с вечером, надо было торопиться. Мы наполнили луковицами берестяные чумашки, не забыв по зубчику от каждой отделить и на прежнем месте посадить, чтобы снова здесь зацвела голубая лилия. Я цветок на груди скрыла. Потом в обратный путь все отправились.
И вот… много шагов пройдя, плач чогграмов услышали. Я поставила женщин друг за другом, сама встала впереди. Куда я бегу – туда и остальные. А плач чогграмов, их жуткий скулеж, точно веревкой ноги спутывает. В груди у каждой страх тлеет, но бегут женщины за мной.
И вдруг я поняла, что потеряла цветок, потеряла заветную голубую лилию! Ахнула, остановилась. Где, да где же она?.. Туда-сюда бросилась – но разве найдешь потерянное в глухом подлеске, меж зубчатых листьев папоротника?
Вскрикнула я отчаянно – а женщинам в моем голосе растерянность почудилась. Мигом пламя страха охватило их, врассыпную бросились. Мечутся туда-сюда, а я, будто ничего не видела, стонов чогграмов не слышала, искала свою заветную голубую лилию. Ведь для того я за цветком в опасный путь отправилась, чтобы обратил ко мне свое сердце Ючин, храбрый охотник…
Ах, как я его любила! – громко воскликнула Унгхыр, всплеснув руками. – Он был самым красивым из всех охотников. У Ючина юбка серебристая из нерпы, наколенники многоузорные, брови черные, соболиные, ресницы похожи на кисточки из ушей зимней белки. А я разве хуже? Все говорили, что красива и я, всех подруг красивее! Мои тонкие руки и тонкие пальцы были похожи на молодые побеги тальника, по плечам волосы рассыпаны, черные и упругие, как тетива на луке, а в косы их заплету – толстые косы получаются, подобные хвосту черно-бурой лисы. Рот был маленький, как лесная ягода, лицо белое, с ушей свисали золотые серьги, носила я красивый вышитый халат. Сердце мое только для Ючина билось, слова песни только для него слагались…
И Унгхыр тихонько запела:
Ночь и день о тебе думаю.Если уедешь, о тебе лишь помнить буду,Где ты ходил, там и я ходить буду.Ты из всех людей самый лучший, самый прекрасный.О, возьми меня с собой!Твоей сумкой с кремнем, что на поясе твоем висит,сделаться хочу.Сделаюсь дном твоей лодки,С тобою быть хочу!Как дождь, текутСлезы мои…Ах, как я его любила, Ючина… Перья кукушки пережженные – великое привораживающее средство! – в табак ему подмешивала. Но не помогло колдовство, не полюбил Ючин меня. Усмехался только: «Что на меня все время смотришь? Разве я один – человек?» Ючин на другую девушку, на Хонглик, ласково глядел, ее в жены взять хотел… Одна надежда на голубую лилию оставалась – но вот нету больше цветка у меня! Потеряла я его!
Заплакала было я, как вдруг кто-то меня за рукав дернул. Глянула – а это Хонглик, невеста Ючина.
– Спасайся! – крикнула она. – Чогграмы уже близко!
Тут я очнулась, плач звериный совсем рядом услышала, увидела, что подруги мечутся в страхе. Поняла, что можем мы все погибнуть!
Начала я подруг скликать-собирать: кого догоню, за косу схвачу, кого за полу халата поймаю – но все, пропали мои сила и власть, больше не слушались меня женщины… Бегала-бегала я за ними – и сама не заметила, как на берегу оказалась.
Лодки, к ивам привязанные, на воде тихо покачиваются. Волна песку о чем-то ласково шепчет.
Долго-долго ждала я на берегу. Весь вечер ждала и всю ночь. Но ни одна женщина, кроме меня, из тайги не вышла, ни одна моя подруга не вернулась. Два десятка за голубой лилией отправлялись – но все погибли из-за меня, из-за моей любви к Ючину…
Утром я лодки отвязала, по течению пустила. Не хватило у моего сердца сил в селение вернуться, людям рассказать, что я сделала, Ючину в глаза поглядеть, за гибель Хонглик ответ перед ним держать. Да и не узнал бы Ючин прекрасноликой Унгхыр в той старухе, какой я за ночь сделалась, погибших подруг ожидая и слушая голоса чогграмов…