Последний дар времени
Шрифт:
— Вы, вероятно, очень измучены, — сказала она. — Но выглядите свежим, как обычно. Я, например, еле стою на ногах от усталости и сплю на ходу. Но мой труд — ничто по сравнению с вашим.
— Вас изматывают заботы о Драммонде.
— Да. Пусть это останется между нами, Джон. Он, возможно, пытался да нет, он точно пытался убить меня, и мне известно, что он хотел убить вас. Он душевнобольной и не в состоянии контролировать себя. Я презираю его. Просто не могу больше любить. Конечно, я испытываю к нему участие, даже жалость. Порой мне и самой становится не по себе. До сих пор ко мне не мотает вернуться ощущение реальности. Окружающее часто кажется мне сном, а еще чаще — ночным кошмаром, а иногда я чувствую, что закричу, если сейчас же не увижу что-нибудь привычное. Наверное, мне как ученому не следует так говорить, но у меня все время такое ощущение, что завтра мы сможем вернуться. Все, что мы здесь нашли и найдем, я с радостью отдала бы за возможность находиться на борту машины времени и знать, что через несколько минут мы окажемся в двадцать первом веке.
— Это реакция, темпоральный шок, сведения об этом тоже представляют собой научную ценность, как и все, с чем мы вернемся. Надеюсь, из-за этого не запретят путешествия во времени. Из нас четверых пострадал лишь один, и нельзя пока утверждать, что виной тому именно темпоральный шок. Но в любом случае, уже сейчас мы можем быть уверены, что состав новой экспедиции будет подобран более тщательно.
Он улыбнулся.
— Но, — добавил он, — кое для кого из нас будет поздно.
— Чему вы улыбаетесь?
— Когда-нибудь поясню.
Племена шли вдоль марокканского побережья.
Было холодно, зачастую даже ниже нуля, и шел снег, но все же климат здесь был мягче, чем в Иберии. Шли они быстро, но и останавливались надолго, потому что любая остановка обеспечивала работой троих ученых как минимум на полгода. Они делали тысячи фотоснимков, составляли карты прибрежных земель, брали пробы воды, вели датирование по углеродному и ксенокарбоновому методу, ловили рыбу и исследовали ее прежде чем бросить в котел.
Племена, встречавшиеся путешественникам, были в основном малочисленны и занимались охотой и рыбной ловлей. Сахара 12 тыс. до н. э. не могла пожаловаться на отсутствие рек, устья их кишели рыбой, а сушу населяли слоны, олени, носороги, косули, антилопы, лошади, зубры и даже бизоны. Были здесь также львы, медведи и леопарды. Во Франции и Иберии снежные леопарды встречались гораздо чаще, здесь же Грибердсон увидел их не сразу: первых он заметил лишь через неделю, да и то издали.
Местными туземцы были выше современных арабо-берберов, но ниже, тоньше в кости и смуглее современных европейцев. У них были продолговатые головы, и лица были похожи на орлиные. Негров путешественники не встречали, да и из аборигенов никто не слышал о черных людях.
— Выяснить происхождение негроидной расы слишком поздно даже для двенадцатитысячного года до нашей эры, — сказал Грибердсон. — Не думаю, что нам удастся узнать, насколько правдоподобно то, что они возникли где-то на юге Азии, а затем мигрировали в Африку и погибли, либо ассимилировались на азиатском материке, или родились в Африке и после заселили Новую Гвинею и Меланезию, не оставив на пути миграции почти никаких следов. Кое-что, впрочем, мы сможем узнать, побывав в Западной Африке. Я подозреваю, что там должны быть какие-то кавказоиды, а может быть, и негры.
— Не хотите ли вы сказать, что нам так и придется здесь остаться? спросила Речел.
— Я буду возражать, — сказал фон Биллман. — Мы слишком далеко ушли от корабля. Это, в конечном счете, может сорвать экспедицию. Более того, если мы собираемся расширить район работ, нам следует отправиться к Эльбе и Висле. Может быть, там мы обнаружим поистине хеттские языки… Грибердсон улыбнулся и покачал головой.
— Вы величайший лингвист века, Роберт, и у вас высокий уровень интеллекта, но я обязан вам напомнить, что реки эти еще погребены под огромными толщами льда. Если вам удастся найти этих постиндохеттов, то разве что где-нибудь южнее, в Италии, может быть во Франции.
Фон Биллман покраснел и рассмеялся.
— Я знаю, — сказал он. — Но это мое слабое место. Каждый раз, когда я думаю о своей любимой теме, я забываю о препятствиях. Вот и сейчас совершенно вылетело из головы, что этот район покрыт ледником. Но я интуитивно чувствую, что мои постиндохетты находятся не слишком далеко к югу от ледников, может быть, где-нибудь в Чехословакии.
— На следующий год, если обстоятельства позволят, мы отправимся в Чехословакию, — сказал Грибердсон. — Обследовать окраины ледников так или иначе необходимо. И раз уж мы сумели попасть в Северную Африку, то тем более сумеем попасть в Центральную Европу.
Никогда еще фон Биллман не выглядел таким счастливым. Племена медленно продвигались к востоку. Они уже свободно общались с помощью жестов и смешанного общего языка. Структура речи племен не имела сходства, каждый язык содержал звуки сложные и непривычные для соседей. В результате возникло нечто вроде «пиджина». В него входили звуки, доступные для воташимгов, и для шлюангов, и слова, неосознанно принятые как теми, так и другими. По структуре «пиджин» более походил на язык воташимгов, так как это племя доминировало. Но он был значительно упрощен, и еще до того, как закончился год, его структура полностью определилась. Рождению нового языка фон Биллман был рад, как подарку. Он следил за его развитием и оказывал огромное влияние на его формирование, так как больше всех знал о языках искусственных, синтезированных. Он старался сделать «пиджин» идеальным языком.
— Если племена не разойдутся, они могут отказаться от собственных языков и принять новый. Это будет наиболее рациональный и логичный ход.
Хотя племена и принадлежали к различным физическим типам, а их взгляды на мироздание были во многом отличны, все же у них было много схожих обрядов. Отношение к женитьбе и половой жизни было почти одинаковым, да и системы управления во многом походили друг на друга. Питались они практически одним и тем же, табу были немногочисленны, и никто не возражал, когда соседи ели животных, на которых в другом племени, было наложено табу. Вскоре Ткант, человек, которого Грибердсон победил на снежной арене, решил, что способен содержать две семьи, и попросил в жены Нелиску, дочь Дубхаба.
Грибердсон, как опекун, не возражал.
Одной заботой у него стало меньше, хотя Нелиска и спросила его, прежде чем уйти к Тканту, не хочет ли он сам взять ее в жены. Подумав, Грибердсон сказал, что будет лучше, если она станет женой Тканта.
Ламинак очень обрадовало это известие. Она уже прошла обряд посвящения и с двенадцати лет имела право выйти замуж. Правда девушек обычно не отдавали замуж, пока им не исполнится четырнадцать-шестнадцать лет, а рожали они не раньше восемнадцати. И дело было совсем не в том, что дикари пытались контролировать подобным образом рождаемость, просто процесс полового созревания у девушек того времени проходил гораздо позднее, нежели у их пра-пра-правнучек.