Последний дар времени
Шрифт:
Стояло жаркое лето. Олени бродили вокруг бесчисленными стадами, племя трудилось не покладая рук, делая запасы на зиму, отрываться надолго от этом занятия люди не могли. Ламинак похоронили на рассвете следующего дня, вырыли могилу пять футов в длину, три в ширину и два в глубину. Дно могилы выстелили шкурой мамонта, на нее положили медвежьи шкуры. Ламинак до пояса завернули в шкуру медведицы, предварительно раскрасив тело красной охрой и надев ей на голову венок из яркой камнеломки. Под бой барабанов четверо мужчин опустили тело в могилу.
Умершую положили на правый бок, лицом к восходящему солнцу. На шее у нее было ожерелье из морских раковин, в руках кукла с человеческими волосами.
Тело закрыли скрещенными бивнями мамонта и посыпали его лепестками камнеломки. Могилу забросали землей с помощью деревянных лопат, а сверху выложили холм из больших камней — не лишняя предосторожность в краю кишащем волками и гиенами.
Речел плакала, когда комья земли падали на голубовато-серое, с пятнами красной охры лицо Ламинак. Причиной слез были ее неразделенная любовь к Грибердсону и его привязанность к девочке. Но плакала она, может быть, еще и потому, что в смерти Ламинак увидела нечто большее, чем просто смерть. Она вспомнила о том, что все, кто уже родился и кто еще родится, неизбежно умрут. Что толку в жизни, если ей предстоит оборваться?
И пусть ты проживешь даже сто лет, сто счастливых долгих лет, ты не будешь знать, что жил, когда умрешь, а значит, ты мог бы и не жить вовсе…
Время сбросило Ламинак со счетов, оно не оставит даже следа от ее могилы.
Речел знала здесь каждый дюйм земли, так как в подготовку экспедиции входило археологическое исследование местности.
Могилы Ламинак в двадцать первом веке здесь обнаружено не было, как и свидетельств тому, что племя воташимгов останавливалось в этом районе на протяжении многих поколений. В послеледниковую эпоху бури, сильные дожди и наводнения снесли все, что накопилось со времен палеолита. Кости Ламинак дожди смоют в долину, и река унесет их неизвестно куда.
Когда положили последний камень, Гламуг прошел вокруг могилы в танце девять раз, направляя ва-оп на север, юг, запад и восток. Затем он отправился к себе в шатер, где жена уже приготовила ему отвар из каких-то кореньев. Гламуг должен был выпить его, завершая обряд.
Через два дня Речел увидела Джона Грибердсона. Она несла в машину времени кассеты с фильмами и образцы, как вдруг заметила на горизонте крошечную фигурку.
Она сразу же узнала его. К тому же с собой у нее был бинокль, и она смогла отчетливо разглядеть лицо Джона. Сердце ее учащенно забилось.
Грибердсон тоже узнал ее и махнул рукой, но быстрее не побежал. Любой из путешественников, возьмись он сейчас бежать с Джоном наперегонки, сразу бы выдохся, а любой из дикарей быстро остался бы позади. Когда Грибердсон остановился перед ней, Речел не заметила, чтобы он тяжело дышал.
— Привет, — сказал он улыбнувшись.
Она подошла, обняла его, заплакала и рассказала о том, что случилось с Ламинак, о том, как девочка умерла тоскуя по нему. Грибердсон оторвал Речел от себя и произнес:
— Вы ведь не знаете точно, от чего она умерла? Анализатор не всегда дает правильный ответ.
— Мне жаль. Может быть, я должна была промолчать, но это было так очевидно…
— Я не могу всю жизнь сидеть на месте и быть привязанным к одному человеку. Но если то, что вы сказали, правда, это значит…
— Девочка оказалась неподходящей для вас? — спросила Речел. — Она не смогла бы стать вам хорошей женой? Джон, вы, вероятно, не в своем уме. Вы не смогли бы взять ее с собой в наше время. Она погибла бы в том чужом и совершенно непонятном для нее мире, оторванная от своего племени. Если она умерла, считая, что лишилась вас, то от тоски по своему народу она умерла бы тем более!
— Я не говорил, что жениться на ней входило в мои планы, — сказал он. — Просто я очень к ней привязался. Я чувствую…
Грибердсон отвернулся и отошел. Речел вновь заплакала, на этот раз из жалости к нему — она знала, Джон плачет сейчас о Ламинак — и из жалости к себе. Его горе означало, что он любил эту девочку.
Через несколько минут он вернулся.
Покрасневшие глаза выдавали недавние слезы.
— Надо идти в лагерь, — сказал он. — Будьте добры, расскажите, мне о том, что произошло в мое отсутствие?
Рассказать, действительно, было о чем. Но Речел уже давно не давал покоя сон Гламуга. Ей очень хотелось знать, произошло ли все, о чем рассказал ей шаман, на самом деле. Вопрос Речел поначалу удивил Грибердсона, но узнав о видении колдуна он, казалось, получил достаточные объяснения. Словно не было ничего необычного в том, что один человек может разговаривать с другим, отделенным от него порядочным расстоянием, не прибегая ни к каким известным средствам связи.
— Видимо, это какая-то разновидность телепатической связи. Да, у меня было приключение со львом и его подругой. И все происходило именно так, как описал Гламуг.
— Но он сказал, что вы были вооружены лишь ножом, а лев, когда напал на вас, не был даже ранен.
— Все верно, — улыбнулся Грибердсон. — Но я здесь, а лев — мертв.
Вечером, когда ученые и вожди со своими людьми расселись вокруг большого костра, англичанин рассказал о своем походе. Он шел на север, стараясь двигаться по прямой. В среднем в день он делал пятьдесят миль, хотя несколько дней шел обычным шагом, торопливо исследуя почву, фауну и флору. Он миновал земли, которые окажутся под водой, когда растают ледники, нашел Темзу и место, где будет выстроен Лондон, покрытое почти целиком болотами или мелководными озерами. Земля там была еще более скудной и еще более походила на тундру, чем во Франции. Он повстречал несколько мамонтов и носорогов, изредка попадались львы, медведи и гиены, особенно много было волков, которые охотились, главным образом, на северных оленей и лошадей.
Далее он отправился на север и обнаружил, что ледник не достиг его родины в Девоншире. Вернее, эти места лишь недавно освободились ото льдов, и там уже появились карликовые растения и мох. Второе поместье Грибердсона, где в двадцать первом веке будет стоять замок его семьи, в Йоркшире, находилось под стофутовой толщей льда.
— Я прошел сотню миль вдоль границы ледника. Потом повернул и двинулся домой, но на перешейке случилось непредвиденное — мне пришлось двое суток отсиживаться в пещере. Я встретил волков, которые, видимо, не знали страха перед человеком. Такой крупной стаи я никогда прежде не встречал — их было больше пятидесяти.