Последний долг
Шрифт:
— Вполне.
— Где тебя искать?
— Дома… — Действительно дома, вот только не уточнил, у кого именно; незачем ему знать, где я сейчас прячусь. — Если не дозвонишься, к вечеру я тебя сам найду.
— Годится. У тебя все?
— Все.
— Тогда я пошел.
— Обедать не будешь?
— Аппетита нет. Если получится, завтра меня накормишь. И не в этой помойке, а в «Пекине». Давно хотел червяков попробовать.
— Договорились.
— Все, удачи!
Я заказал еще коньяк.
По дороге к Лике я купил все дневные газеты и зашел в кафе, чтобы их посмотреть. На всякий случай.
Каждая
Наиболее охотно отозвался «Скандальный листок» — еженедельный бюллетень городских слухов, сплетен и сенсаций. Почти весь объем газеты — два листа шершавой коричневой бумаги — посвящался событиям на Рыбацкой улице. Репортеры «Листка» исхитрились даже взять интервью у некоего господина О. — «лидера одной из наиболее влиятельных преступных группировок города» и по совместительству генерального директора крупного СП. Прочитав это интервью, я отложил газету и закурил. Мне стало жутковато.
Господин О. чуть ли не дословно повторял прочитанную мне Марголиным лекцию о структуре городского криминалитета. Вместо конкретных фамилий стояли инициалы, но тому, кто хоть раз слышал эти имена, все становилось понятно. Господин О. считал, что смерть Лени-большого столкнет группировки «X» и «Г», поскольку только им выгодна гибель товарища Макогонова.
Кто-то из высокопоставленных чиновников городской администрации утверждал, что ситуация находится под контролем, вот только не понятно чьим, и в случае обострения оперативной обстановки немедленно будут приняты самые жесткие меры, так что волноваться не стоит.
Милиция уже переведена, как это стало модным еще при мне, на двенадцатичасовой, с отменой выходных, график работы, а при необходимости из соседней области будет откомандирован сводный отряд сотрудников патрульно-постовой службы в количестве, предостаточном для наведения порядка…
Итак, что мы имеем?
Имеем мы два трупа. Один из них, до сих пор, видимо, неопознанный, мало кого волнует. А вот второй — к сожалению, опознанный сразу — способен доставить неприятности всему городу.
Извиняюсь за цинизм. На город мне наплевать. Гораздо важнее, во что все эти приключения могут вылиться для меня.
Вероятно, Макогонова-старшего и его безвестного соратника убили примерно в то время, когда я лазил по дому, ища там стеклянную дверь. Убили, чтобы дать повод к началу той самой «гангстерской войны».
Кто это сделал?
С точки зрения «кому это выгодно» мне тут ничего не решить. Но очевидно, всю эту комбинацию осуществили, именно осуществили, а не задумали, Марголин и Красильников. И я, в роли «слепого агента». Слепого, глухого и тупого. Который не только позволил подтолкнуть себя в нужном направлении, а сам активно перебирал ножками и приложил усилия, чтобы благополучно залезть в ловушку, на радость потирающим руки и хихикающим хозяевам.
Идиот.
Но почему я? Ноль без палочки, не фигура даже на дворовом уровне. На меня хотят повесить эту двойную мокруху.
Иначе не было бы всей этой комедии
Я похолодел, когда вспомнил, что за время работы в милиции меня дважды дактилоскопировали. Первый раз — когда я только начинал постовым и, оказавшись в обворованной квартире, здорово там наследил, охраняя ее до приезда опергруппы. Второй раз это было, когда я уже стал опером и осматривал труп повесившегося мужика. На первый взгляд все говорило в пользу обычного суицида, а вскрытие показало, что он оказался в петле, уже будучи мертвым. Тогда лопухнулся не только я, но и многоопытный Гена Савельев, и «катавший» нас эксперт долго матерился по этому поводу.
Где теперь эти дактокарты? Хорошо, если до сих пор валяются в экспертном районно-крминалистическом отделе, а если какая-нибудь светлая голова в порыве вдохновения заслала их на городской компьютер? Тогда Максим, скорее всего, на завтрашнюю встречу явится не один…
А если исходить из лучшего, то есть из того, что, кроме фоторобота, на сегодняшний день ничего больше нет? Сколько времени у меня в запасе?
Неизвестно. Неизвестно, потому что непонятно, какие планы у Марголина и его веселой компании. Но раз мне дали уйти из дома и не тронули ночью, можно предположить, что хотя бы сутки у меня еще есть. Хочется в это верить. И за эти сутки я должен найти Красильникова и вытрясти из него душу. Если мне повезет и в старом уголовном деле найдется его адрес…
Красильников должен быть в курсе если не всего, то хотя бы многого. И я заставлю его говорить, даже если для этого мне придется резать его на куски тупым кухонным ножом.
Я вспомнил, как Аркадий, чтоб он сдох, возил меня к врачам и как мучили меня своими дурацкими вопросами психолог с психиатром. Все верно. Именно тогда разрабатывалась вся эта затея и решался вопрос моей профессиональной пригодности в качестве подставного лица. И я благополучно прошел все испытания, а мудрые светила медицины, пряча в карманах зеленые гонорары за проделанную работу и предстоящее молчание, выдали свое квалифицированное заключение: годен. Если я окажусь в критической ситуации — той самой, которую мне устроили в доме без стеклянной двери, — то схвачусь за оружие, не думая о последствиях. Марголин, естественно, не знал о моем трофейном «смит-вессоне», а потому, вручая мне ПМ, был уверен, что все произойдет согласно гениально разработанному плану: в ловушке я пощелкаю из «макара», а потом, всеми брошенный, буду метаться по городу, свято веря, что своими руками завалил Макогонова-старшего, и понимая, что никакие оправдания и объяснения теперь меня не спасут и другой Макогонов, глупый, но зато живой, быстро спустит с меня шкуру.
Зачем же такие сложности? Чтобы все вылилось в кровавую бойню между группировками, я должен быть не сам по себе, а чей-то. В противном случае все замрет, как только я окажусь в руках зловещих «хабариков» или тоже не слишком дружелюбных ментов.
Я должен быть с кем-то связан.
Шубин.
Шубин, вероятно, человек Гаймакова. Я с ним встречался, и встречи наши надлежащим образом зафиксированы. Марголин всегда был в курсе того, где состоится наше с гомиком рандеву. Фото или видеосъемка и парочка свидетелей, которые с готовностью подтвердят, как мы шептались в кафе на станции техобслуживания или в моей машине. Шубин — человек Гаймакова, а следовательно, и я тоже.