Последний долгожитель (Сборник)

Дертян Эрвин

На чем это я остановился? Ах да, на завистливых политиканах. Никак им не удавалось ни перехватить, ни отклонить наши капсулы. А их здорово припекло, потому как в ту пору мы начали строить гигантские солнечные печи на Марсе. До сих пор наши автоматы другого дела не знали, только вели топографическую съемку, фотографировали, брали пробы почвы и так далее. Теперь же инженеры на Земле завершили проект огромных солнечных печей. Чертежи мы фотографировали на микропленку и с помощью фотонных ракет засылали в программирующие узлы строительных автоматов. Что тут объяснять — работа свер. хважная и сверхсекретная. Все фотографирование было поручено мне одному. Мельчайшую циферку,

каждый тончайший штрих нужно было точно экспонировать, чтобы считывающие приборы, не дай бог, чего не перепутали. Кроме руководства Института только мне одному был известен код, раскрывающий последовательность технологических процессов. Дело в том, что из предосторожности каждый чертеж разрезали на узкие полоски и нумеровали их с помощью тайного кода. Можете себе представить, у нас были все основания опасаться промышленного шпионажа.

А в полночь, когда я до предела измочаленный притаскивался домой, нетрудно догадаться, что меня там ожидало. Слезы, упреки… Ни в кино, ни в театр не ходим, машина зря простаивает, раз мы все равно никуда не ездим. А может, я вовсе и не в институте пропадаю, а амурными делами занимаюсь. "Ну а эти кучи денег за сверхурочные, по-твоему, откуда берутся?" — спрашиваю. На это ей нечего было возразить. Не любовницы же мне приплачивают! Взгляните сами, разве я похож на такого?..

Не надоело вам слушать мою болтовню? А то вы скажите. Предлагаете еще по кружечке? Ну что ж, очень любезно с вашей стороны. Благодарю вас, хотя, признаться, я небольшой охотник до выпивки.

Так, разве что иной раз пропустишь кружку-другую за компанию…

Кружка вторая

— И что бы вы думали? В этой спешке-гонке я вдруг и сорвался. Нет, не в нервах дело, какое там: нервы у меня железные. Как-то раз утром просыпаюсь и ничего не вижу, перед глазами сплошная белая пелена. Моргаю, тру глаза — не помогает.

— Что ж теперь со мной будет? — спрашиваю жену и чувствую, как голос у меня сорвался.

Жена, бедняжка, перепугалась не на шутку и, конечно, давай меня костерить — теперь уж из самых лучших побуждений; такова, видно, женская натура: как повадится на человека кидаться, так и не может остановиться. "И охота, мол, было вкалывать с утра до ночи, да от лабораторного освещения кроме вреда ничего не жди, вот и достукался, теперь бы на себя полюбовался…" Слушал я слушал ее умные речи, да как заорал изо всей мочи, что с радостью бы полюбовался, если бы мог, и к черту всю ее ругань, надо звонить в больницу, заводить машину и — к врачу.

Так и сделали.

Жена отвезла меня в больницу при нашем Институте. А надо вам сказать, до этого случая я никогда не болел и больничных порядков не знаю; сижу себе в коридоре и жду, жена рядом сидит и плачет украдкой. Но скоро подходит к нам больничная сестра, берет меня под руку, ведет к профессору и дорогой ласково так успокаивает. Может, слышали, был у нас такой знаменитый нейрохирург и окулист… Не слыхали? Ну, не важно.

— Ага, значит, вы и есть наш незаменимый лаборант? — пророкотал над моим ухом профессорский бас.

— Совершенно верно, господин профессор. Вот и сейчас беспокоюсь, как бы моя работа…

— Гм! Ваша работа — наша забота… — Профессор замолчал.

В кабинете стояла такая тишина, что в ушах у меня отдавалось биение собственного сердца. Господи, что ж за напасть на меня свалилась?!

Прежде всего профессор самым тщательным образом обследовал мои глаза, похмыкал, подумал, затем изрек:

— Самое обыкновенное воспаление радужной оболочки. При интенсивном лечении зрение может вернуться через две-три недели. Но

в вашем случае эта болезнь осложнена побочными явлениями. Скажите, вы пьете?

— В меру, господин профессор.

— Ясно. Стало быть. как бездонная бочка. Страдаете головными болями?

— Нет.

— Считайте по три.

Я досчитал до какого-то числа, после чего он заставил меня вести обратный отсчет по четыре. Потом неожиданно велел называть любые числа наугад, как взбредет на ум. Я долго перечислял, и только когда кончил, спохватился, что я, как старательный ученик, отбарабанил весь цифровой код на тот день.

С перепугу я понес какую-то околесицу, но тут сестра остановила меня, хватит, мол, господин профессор вышел, а мне ведено перейти в другой кабинет, сделать энцефалограмму…

— Не исключено, что зрение вам удастся спасти только с помощью операции на черепе.

Молочно-белая пелена перед глазами к тому времени сменилась непроглядной темнотой. Я брел по коридору, точно лунатик, все голоса и звуки доносились до меня откуда-то издалека. Должно быть, в таком мире живут слепые.

Ах да, уважаемый, что же это мы с вами не пьем, совсем заговорились, а кружки простаивают. Теплое пиво и в рот не возьмешь. Ну, будем здоровы!

Я замечаю, вы из тех людей, у кого слезы выступают, едва заходит речь о глазных болезнях. Вот и со мной поначалу тоже так было, а потом привык. В больнице — там с нашим братом не церемонятся: сейчас тебе веко вывернут, кисточкой смажут и уко. лы разные делают… А то еще и чистят, будто перед ними не глаз, а луковица какая, вот ей-богу!

Но уж если черепушку пополам распиливают, это, скажу я вам, еще похуже будет.

Пролежал я так в кромешной тьме несколько суток. Но однажды подходит к моей койке сестричка, гладит меня по щеке. Я, понятное дело, воспрянул духом и тоже протянул руку, чтобы потрепать ее по щечке, да что возьмешь с незрячего: промахнулся сослепу и угодил рукой не в щечку, а пониже.

— Не такой уж вы и больной, оказывается! — заметила сестра.

— Простите великодушно! — смущенно кашлянул я.

И тут вдруг она наклоняется и чмок меня в небритую щеку.

— Извинения излишни: вам все дозволено, — промурлякала сестричка.

Гром и молния! Тут меня в жар бросило, вот, думаю, сейчас в момент прозрею. Чудо, какая удача! Ведь сестричка-то оказалась не из робких!

На такие слова требуется достойный ответ. Но до дела у нас не дошло. Сестра ловко увернулась, а меня в тот же миг сграбастали другие руки, уложили на каталку и прямиком в операционную.

Кружка третья

— Еще по одной предлагаете? Премного благодарен! Порядочного человека сразу видно! Так вот, дружище… вы позволите так называть вас? Зато расскажу вам, как прошла операция, понимаю, что вам не терпится узнать. И чего только со мной не делали: и пилили, и долбили, и электричеством сверлили! Да-да, я все чувствовал, ведь меня не усыпляли. А-а, пустяки, какая там боль! Мозг — он сам по себе никогда не болит, дурак он, что ли, болеть! Он регистрирует разные боли-хвори человеческого организма, и хватит с него.

Вот после операции меня, конечно, усыпили. Проспал я, наверное, несколько суток кряду. А когда проснулся, открыл глаза и вижу: справа от меня сидит моя больничная сестра, из себя заглядение, прямо куколка, а по другую сторону несет дежурство моя верная супруга в белоснежном халате.

— Ур-ра, вижу! — закричал я и обнял жену. После чего поворачиваюсь и заключаю в объятия куколку — в конце концов на радостях чего не сделаешь. Видеть-то я видел, да только одним глазом. Другой застилала беспросветная тьма.